Питер Бигл - Последний единорог

— Но удовольствия придворной жизни, — воскликнул волшебник, — музыка, беседы, женщины, фонтаны, охота, маски, грандиозные пиры…

— Для меня они — ничто, — отрезал Король Хаггард. — Я испытал все эти удовольствия, и они не сделали меня счастливее. Зачем мне то, что не приносит счастья?

Леди Амальтея спокойно прошла мимо него к окну и вперила взгляд в ночное море.

Шмендрик вновь попытался поймать ветер в паруса и объявил:

— Как я вас понимаю! Какими утомительными, пошлыми, гнилыми и расточительными кажутся вам все удовольствия мира! Вам наскучило блаженство, вы пресыщены чувствами, утомлены бесплодными радостями. Это болезнь королей, и поэтому никто так не нуждается в услугах волшебника, как король. Ведь только для волшебника мир вечно течет, оставаясь бесконечно пластичным и вечно новым. Только ему известна тайна перемен, только он воистину знает, что все вокруг так и рвется стать чем-нибудь другим, и из этого общего стремления он черпает свою силу. Для волшебника март — это май, снег — трава, а трава — бела, то — это и что вам угодно. Наймите сегодня волшебника! — Он закончил свою речь, упав на колени и протянув обе руки к Королю Хаггарду.

Тот нервно отступил в сторону, бормоча:

— Вставай, вставай, у меня от тебя голова болит. К тому же у меня уже есть придворный волшебник.

С покрасневшим и опустевшим лицом Шмендрик поднялся на ноги:

— Вы мне не сказали. Как его имя?

— Его зовут Мабрак, — ответил Король Хаггард. — Я не часто говорю о нем. Даже мои воины не знают, что он живет в замке. Мабрак таков, каким по твоим словам должен быть волшебник, и еще более того, ведь тебе, я не сомневаюсь, и не снилось, каким должен быть волшебник. В своей среде он известен как чародей чародеев. И я не вижу причины заменять его безымянным шутом и бродягой…

— А я вижу, — в отчаянии прервал его Шмендрик. — Я вижу одну причину, которую вы назвали минуту назад. Этот великолепный Мабрак не делает вас счастливым.

На жестокое лицо Короля упала тень разочарования, оно изменилось. Мгновение он был похож на возбужденного юнца.

— А ведь и верно, — пробормотал Король Хаггард. — Волшебство Мабрака давно не волнует меня. Хотел бы я знать, с каких пор? — Он резко хлопнул в ладони и крикнул: — Мабрак! Мабрак! Явись, Мабрак!

— Я здесь, — отозвался глубокий голос из дальнего угла комнаты. Там стоял старик в темном, усеянном звездами плаще и остроконечной сверкающей искрами шапке, и никто не мог бы поручиться, что он не был там, когда пятеро вошли в тронный зал.

Его борода и брови были белы, лицо выглядело мягким и мудрым, но глаза были тверды как лед.

— Что угодно вашему величеству?

— Мабрак, — сказал Король Хаггард, — этот джентльмен принадлежит к вашему братству. Его зовут Шмендрик.

Льдистые глаза старого волшебника слегка расширились, и он посмотрел на оборванца.

— Ну, в самом деле! — воскликнул он с видимым удовольствием. — Шмендрик, мой милый мальчик, как приятно тебя видеть! Ты не помнишь меня, а ведь я был близким другом твоего учителя, старого доброго Никоса. Он так надеялся на тебя, бедняга. Ну, вот это сюрприз! И ты все еще не оставил наше ремесло? Ну да, ты очень упорный человек! Я всегда говорил — труд составляет девять десятых любого искусства; конечно, быть артистом на девять десятых — не утешение. Но что привело тебя сюда?

— Он явился, чтобы занять твое место, — сказал Хаггард равнодушно и решительно. — Теперь он — мой придворный волшебник.

Шмендрик вздрогнул от изумления, и это не укрылось от взгляда старого волшебника, хотя его самого решение Короля, казалось, не удивило. Одно мгновение он явно решал, стоит ли разгневаться, но предпочел искренне удивиться.

— Конечно, как угодно вашему величеству, — замурлыкал он. — Однако, быть может, ваше величество заинтересуется некоторыми моментами из жизни своего нового волшебника. Я думаю, милый Шмендрик не будет возражать, если я упомяну, что для нас, профессионалов, он нечто вроде ходячего анекдота. В самом деле, среди адептов его лучше всего знают под кличкой Прихоть Никоса. Его очаровательная полная неспособность справиться с простейшей руной, его творческая манера обращения с простейшими теургическими рифмами, не говоря…

Король Хаггард слегка шевельнул рукой, и Мабрак сразу замолк. Лир хихикнул. Король сказал:

— Меня не надо убеждать в том, что он никуда не годный волшебник. Чтобы увидеть это, мне достаточно одного взгляда, так же как и для того, чтобы понять, что ты один из величайших волшебников на свете.

Мабрак надулся, погладил свою великолепную бороду и нахмурил высокое чело.

— Но это для меня тоже ничего не значит, — продолжал Король Хаггард. — В прошлом ты выполнял любые чудеса, какие бы я ни потребовал, и это привело лишь к тому, что у меня пропал к ним вкус. Тебе все по плечу, но удивление быстро проходит. Вероятно, великая сила не может дать того, что мне нужно. Волшебник-мастер не сделал меня счастливым. Теперь я посмотрю, что может недоучка. Ты свободен, Мабрак, — и кивком головы он отпустил старого волшебника.

Вся видимая приветливость исчезла с лица Мабрака, как искра в снегу. Лицо его стало таким же ледяным, как глаза.

— Так легко от меня не избавиться, — проговорил он особенно мягко, — тем более по прихоти, пусть даже это прихоть Короля, и для того, чтобы освободить место для дурака. Берегись, Хаггард! Мой гнев страшен.

В темной палате поднялся ветер. Казалось, он дул отовсюду: из окна, из полуоткрытой двери, но настоящим его источником была сгорбленная фигура волшебника. Холодный, сырой и зловонный ветер с болота кружил по комнате, словно злорадное животное, только что обнаружившее, как хрупки люди. Молли Отрава прижалась к Шмендрику, которому было явно не по себе. Принц Лир то выдвигал, то снова отправлял меч обратно в ножны.

Даже Король Хаггард отступил на шаг перед торжествующей ухмылкой Мабрака. Казалось, стены зала растворяются и исчезают, а звездный плащ волшебника стал чудовищной воющей ночью. Мабрак не произносил ни слова, но ветер начал злобно рычать, набирая силу. Мгновение — и он станет видимым, обретет форму.

Шмендрик открывал рот, но, если он и произносил заклинания, его не было слышно, и попытка его была напрасной.

Молли Отрава увидела, что Леди Амальтея обернулась во тьму и простерла руку, на которой средний и безымянный пальцы были равной длины. Странное пятно на лбу ее сияло, как цветок.

И исчез ветер, будто его никогда не было. Хмурая мгла палаты казалась полднем после наведенной Мабраком ночи. Волшебник согнулся почти до пола и, не отрываясь, глядел на Леди Амальтею. Его мудрое приветливое лицо казалось лицом утопленника, борода стекала с подбородка струйками стоячей воды. Принц Лир взял его за руку.