Александр Прозоров - Заговорщик

– Так-так, – покивал Друцкий. – Но ведь разговор сей государю не ведом. С чего бы ему гневаться?

– Вот как я прикинул, – отхлебнул вина Зверев. – Мне бы слугу со двора постоялого взять, где ливонцы останавливались, заговорить его на куриной траве, да и внушить ему, что он сам сей разговор меж послами слышал. Дадим ему после того пару гривен, пусть в Москву мчится, да всем про услышанное рассказывает. В приказе посольском пусть Висковатому в ноги падет, повторит, как царя обманывают, боярам встречным плачется. Да и мы с его слов про то друзьям-знакомым поведать сможем.

– Ловко задумано, – похвалил старик. – Одного понять не могу. Коли ты служке дворовому две гривны отсыпать намерен, зачем ему видения устраивать? Нечто он так нужных слов не запомнит?

Князья рассмеялись, и Юрий Семенович продолжил:

– Когда же ты осуществить сие намерен? Посольство недалече.

– От Торопца до Москвы обозу десять дней пути, не менее. А то и пятнадцать. На почтовых же я завтра к вечеру там буду. День – на выбор служки, умного и понятливого, еще день – сюда возвернуться. Итого, неделя в запасе получится, не менее. По всей Москве слухи успеем распустить, было бы желание.

– Тогда за успех, – поднял кубок старик. – И да поможет нам Бог.

В Торопец Зверев помчался один. Ямская почта была весьма дорогим удовольствием даже для князя Сакульского. Зато обеспечивала скорость! Запрыгнув в седло, он давал шпоры скакуну и мчался во весь опор до следующего яма – около двадцати верст, чуть меньше часа стремительного галопа. Во дворе спрыгивал, пихал служке подорожную, разминался несколько минут, пока смерды перекидывали седло со взмыленного, тяжело дышащего скакуна на свежего, снова взмахивал в седло – и опять гнал коня на грани полета. Двор – скачка, двор – скачка, и опять – двор. Одиннадцать дворов, одиннадцать скакунов – и уже через десять часов князь спешился во дворе хорошо знакомого постоялого двора. Знакомого не ему – Готарду Кетлеру, глазами которого он видел эти ворота с надломленной жердиной, этот покосившийся хлев и медный православный крестик над башенкой в углу дома.

– Это… – бросив подворнику повод, махнул рукой Андрей и понял, что погорячился. После начатой задолго до рассвета скачки, без остановок для обеда и отдыха, все его тело ломило, ноги еле шевелились, руки затекли и даже язык ворочался с трудом. Какие уж тут поиски и уговоры доносчика. – Завтра…

Постанывая при каждом шаге, прихрамывая на обе ноги и совершенно не чувствуя седалища, Зверев доплелся до двери в дом, ткнул пальцем в согнувшегося в поклоне хозяина:

– Я возьму вторую светлицу по левую руку. Вели принести туда кваса.

– А кушать что станешь, боярин?

– Князь, – поморщившись, поправил его Андрей. – Завтра.

– Будет сделано, княже, – тут же согласился хозяин.

Зверев кое-как поднялся на второй этаж, толкнул нужную дверь, стянул у порога сапоги, сбросил налатник и упал на постель, лицом в подушку.

В этой позе его и застал рассвет. Слабый скрип двери в жирных от сала подпятниках вернул князя к реальности. Он перекатился на спину, схватился за рукоять сабли – и застонал от боли. Тело болело сильнее, нежели вчера.

Болело от ногтей на ногах и до кончиков давно не бритых волос.

В светелку вошел всего лишь слуга: узколицый, русый, с потухшими глазами и кривым ломаным носом. Притворив пяткой створку, он тяжело поставил на стол глубокий лоток с коричневой тушкой.

– Прости, княже, беспокоить не хотел. Хозяин сказывал, ты вчера с дорога, устал, не ел ничего. С утра охоч до угощения окажешься. Вина принести?

– Квасу… – простонал Андрей, с трудом вставая на ноги. – Только квас. Во рту, как кошки нагадили. Вчера отчего… – Тут он увидел стоящий на столе кувшин и поправился: – Вчерашний в погреб отнеси, теплый.

– В снег поставлю, княже, – пообещал слуга.

– Постой… – расстегнул тяжелый пояс Зверев. – Ты прислуживал иноземцам, что вчера съехали с вашего двора, или кто-то из мальчишек?

– Все служили, господин. Малые, они шустрые, да токмо иногда в хозяйстве и тяжесть какую донести приходится, и с делом сложным управиться, приглядеть, совет дать, гостю помочь, коли сам идти не может.

– Я пока хожу сам, – сморщился Зверев, хромая к столу.

– Отвар мятный сделать надобно, княже, да растереть. Зараз и отпустит.

– А в снегу поваляться не посоветуешь? От холода воспаление гаснет. Боли же теплом лечатся, когда кровь по телу быстрее разбегается.

– Баню затопить прикажешь?

Андрей расстегнул поясную сумку и выгрузил на стол тяжело звякнувший парчовый кошель. Развязал узел, показал, как блестят внутри серебряные «новгородки».

– Скажи-ка мне, смерд, слышал ты, как послы сговариваются государя нашего, Иоанна Васильевича обмануть хитро и дани ему не давать?

– Прости, княже, в светелке при их разговорах не бывал, – развел руками слуга.

– А-а, стало быть про дань и план обмануть государя не слышал… – разочарованно вздохнул Зверев и потянул шнур, стягивая горлышко кошеля.

– Разве только мимоходом, господин, – спохватился слуга. – Шел как-то с охапкой дров мимо двери, а она чуть приотворилась, я и слышу, бормочут что-то…

– Видать, кто-то из бояр к ним заходил, раз по-русски беседовали.

– Да, точно, – обрадовался смерд. – Заходил кто-то из города.

– Но ты его не знаешь и опознать не сможешь, мельком видел?

– Так и есть! Токмо со спины, мимоходом, – закивал тот.

– Как тебя звать-то, человек? – улыбнулся Зверев понятливому служке и подвинул мешочек немного ближе к нему.

– Максимкой, господин.

– Стало быть, Максим, – уточнил Андрей, – ты слышал собственными ушами, как проклятые литовцы сговорились обмануть нашего государя. Собрали Юрьеву дань, но оставили ее себе. Для царя же отговорки придумали, глупцом его обзывая и доверчивым юношей, коему и соврать не грешно.

– Как есть слышал, – кивнул смерд.

– Уверен? Повтори!

– Государя, отца нашего, – перекрестился Максим, – дурными словами хаяли, вьюношей называли глупым, коего обманывать незазорно. Сказывали, обман задумали хитрый. Дань, ему посланную, себе забрать, а батюшку-царя словами пустыми уболтать и тем прибыток получить.

– Какую дань? – Князь взвесил в руке кошель.

– Юль… Юнь…

– Юрьеву!

– Ее самую, – встрепенулся Максим.

– Что ты говоришь?! – покачал головой Андрей. – Никогда от столь приличных кавалеров мерзости сей не ожидал. Но ты, человек русский, честный от природы, сей заговор, знаю, разоблачишь. В Москву помчишься, всех о задумке злой ливонской оповещая, в Посольский приказ дьяку Висковатому кинешься, все как есть расскажешь!