Юлия Славачевская - Заверните коня, принц не нужен, или Джентльмены в придачу!

— О боги! — рявкнул красавец и рассыпался поземкой из золотых искорок.

— Видишь, — ткнула пальчиком няня, — я была права. Смылся! Причем без обратных координат.

— Может, он просто не успел? — пожала я плечами, совершенно не желая расстраиваться во сне. Мне и бодрствования для этого дела вполне хватало.

— Может, — согласилась шмырг. — А может, просто проявил свою сущность.

— Оговорка по Фрейду, — зевнула я. — Будем дальше спать или мозги морочить?

— Спи, ребенок, — выбрала няня правильное решение. — Спокойного тебе остатка ночи!

И я провалилась в черную яму без снов.

— Нас утро встречает делами! — пел фальшивый голос надо мной, вызывая тупую головную боль. Громко так пел, с выражением.

Не открывая глаз, я тоже перебрала в уме выражения, которыми я бы поприветствовала этот «будильник». Вырисовывалась совершенно нерадостная картина: выражений оказалось много, а сказать было нечего.

— Леля! — заорали над другим ухом. — У нас репетиция!

— В каком ухе у меня жужжит? — вспомнила я домомучительницу Карлсона.

— Неважно! — радостно квакнула гаремомучительница Кувырла. — От шума в ушах прекрасно помогает легкое сотрясение мозга.

— Правда?! — заинтересовалась Эсме. — Никогда бы не подумала.

— А тебя уже сотрясали? — Это Шушу проявила любопытство.

— Да. — И так наивно попасться?

— Поэтому и думать нечем! — заржала змеелюдка. — Все уже растряслось!

— Ах ты, шушера! — рыкнула орчанка и полезла в бой. Видимо по чистой случайности, ее путь лежал через мою кровать.

Утро начиналось как продолжение вчерашнего дня. На манеже все те же… и Леля!

— Тихо! — Я прекратила скачки с препятствиями. Потому что препятствием служила сама.

— Доброе утро! — поздоровались все присутствующие коллеги-«проходимки», пролезшие ко мне в спальню.

— Кому доброе, а кому… — Я разжала кулак и уставилась на пуговицу. И застыла.

«Все смешалось в доме Облонских».[12]

Хотя я бы свою голову домом не назвала, может быть, в лучшем случае бунгало, в худшем — туристической палаткой, причем уже давно используемой.

— Ты чего замолкла? — Две активистки застыли, вопросительно уставившись на меня. Шушу озвучила видимо волнующий всех вопрос.

— У-у-у… — Мыслей не было. Мало того, они ушли вместе со словами.

— «У» что? — осторожно поинтересовалась Эсме.

— Мм… — выродила я, выразительно глядя на пуговицу. Хотя бы что-то у меня было выразительным!

— Она сказала «ум»? — шепотом спросила орчанка у подруги. — А что она имела в виду?

— То, что я имела, я бы, знаете, куда ввела!!! — прорвало меня наконец. Возмутилась: — Это даже хуже, чем изнасилование!

— Что может быть хуже? — округлили подруги глаза.

— Недоизнасилование! — степенно пояснила Кувырла, вплывая в спальню.

— Убью! — подорвалась я, не уточняя — кого, где и сколько раз. «Должна быть в женщине какая-то загадка».[13]

— После конкурса — пожалста! — отрезала бабуля, ставя ограничения моей активности топором. — Кого угодно, лишь бы не здеся.

— Дай поносить, будь человеком! — умильно попросила я, указывая на заветный топорик.

— Не могу! — Кувырла пожадничала и спрятала «аксесюр» за спину. — Это нарушит целостность моего наряда.

— Что она сказала? — вытаращилась Шушу.

— Имидж она испортит! — пояснила Миримэ, высовываясь из гардеробной.

— Еще одна умная! — фыркнула Эсме.

— Всем молчать и завтракать! — нарисовалась шмырг.

Всё! Банда в полном сборе. Утро в дурке продолжалось…

Меня, как звезду сегодняшнего шоу, утащили умываться и приводить себя в порядок.

Я вспомнила соседку по дому — незабвенную Манюню, племянницу покойного участкового. Девушка выдающихся способностей и объемов, Манюня была одинока и жестоко страдала по этому поводу. Всем-то она удалась — и характером, и статью… Только слишком уж ее было много даже для хорошего человека. Мужчины, окидывая взглядом даму с размером бицепса с мою голову, восхищались… но восхищение свое благоразумно держали подальше. Себя, впрочем, тоже.

Так вот, возвращалась однажды Манюня с работы усталая и раздраженная. Соседка подвизалась в трамвайном депо на ремонте путей. (У меня всегда было стойкое подозрение, что ее там использовали в качестве автопогрузчика.) По дороге домой на нее абсолютно случайно, видимо, спьяну или сослепу, выскочил маньяк и, угрожая зажигалкой в форме пистолета, потребовал тела.

Тела у Манюни было с избытком, и она с радостью согласилась с дефективным маньяком поделиться. Тот понял, что крупно попал, и, шустро спрятав в карман заветную зажигалку, тут же пошел на попятный. Поздно! Когда вожделенный мужчина включил задний ход, Манюня насторожилась и встала в низкий старт.

На робких словах маньяка: «Ну я пошел?..» — Манюня жестоко оскорбилась и сграбастала мощной дланью неудачливого поклонника.

Как тот выкрутился — я до сих пор не знаю, но бежал мужик быстро, ставя по дороге в полицию все возможные мировые рекорды. Но и там бедолагу настигла наша русская женщина, за неимением коней и горящих изб переключившаяся на захватывающую в прямом смысле слова игру в догонялки с весомым призом на финише.

Маньяк в отчаянии предпочел сдаться полиции, нежели подвергнуться угрозе быть мучительно раздавленным в нежных объятиях местной культуристки. Полиция страшно обрадовалась добровольной явке с повинной и раскрытию доброго десятка «глухарей»,[14] но наказание выбрала своеобразное, выдав незадачливого извращенца Манюне на перевоспитание.

Когда девушка выносила несчастного мужика на плече, тот цеплялся за все дверные косяки и верещал на всю полицию:

— А еще говорят, что у нас самый гуманный суд в мире! Требую пожизненное!!!

До сих пор, наверное, требует. Дома у Манюни. Она девушка бдительная и на улицу его не выпускает. Вдруг еще кто-то позарится и уведет.

— Ты меня слышишь? — видимо, не в первый раз повторила свой вопрос Кувырла.

— Что мне нужно делать? — успела я спросить между ложками с йогуртом, запихиваемыми мне в рот няней.

— Счас расскажу! — довольно потерла ладошки Кувырла. И рассказала… Еще раз повторила, когда увидела, как у меня перестал закрываться рот. И еще раз… после того как челюсть мне подперли, но забыли надеть смирительную рубашку.

— Ни за что! — твердо сказала я, оказавшись в коконе из покрывал.

— Тебе же нужна победа? — искушала меня бабуля.

— Не ценой моего позора! — не сдавалась я.

— Это как мерить, — пожала плечами няня. — Позор — понятие относительное.