Юлия Славачевская - Заверните коня, принц не нужен, или Джентльмены в придачу!

— Это как мерить, — пожала плечами няня. — Позор — понятие относительное.

— Относительно чего?.. — повернулась я к ней и получила в дыхательные пути еще одну ложку йогурта. — Кхе-кхе-кхе!

— Относительно цели, — пояснила Ар'Инна, вытирая мне лицо. — Стоит твоя большая цель маленького позора?

— Не знаю, — смешалась я.

В конце концов, проделать треть пути и теперь думать о… Нет! Не знаю. Может быть. Скорей всего. Да!

— Хорошо, — покорилась я судьбе и отправилась в гардеробную.

Платье я отхватила элегантное до простоты. Муаровый черный топ без бретелек до талии и белоснежная плиссированная юбка из струящегося шелка длиной в пол. Внизу подола с правой стороны прицепили белый же кокетливый бантик, вроде как намек на мнимую легкомысленность хозяйки. На поясе черная роза — частично из стекляруса, частично из блесток.

Как говорится, одета просто и со вкусом. Если рассказывать — почти примитивно. А в жизни — сногсшибательная вещица. Я в ней выглядела словно королева парижских подиумов. Настоящая хищница и женщина-вамп, вольная охотница за мужчинами.

Прическа. Ну, с прической было все несложно. Мне элегантно приподняли волосы сзади, прихватив шпильками, а спереди разделили прямым пробором, пропустив на лбу тоненькую косицу из моих же отрезанных прядок. Ее прикрепили с помощью заколок под легкую вуаль, чисто символически.

Пока меня причесывали, я изучала либретто первого выступления и мученически морщилась.

— Мне обязательно это петь? — Последняя попытка остаться в своем уме.

— Да! — отрезали путь к отступлению окружающие, сплотившись единым фронтом.

— Это сумасшествие, — поделилась я своим мнением.

— Зато представь, как это отразится на князе! — посоветовала мудрая няня, одергивая мне подол и застегивая ремешки черно-белых туфель.

Я представила и… успокоилась. Мне-то один раз позориться, а ему с этим жить! Страшная-престрашная месть!

В дверь робко постучали. Фикакус пошел открывать, поскольку был единственный незанятый в процессе.

Вернулся мой питомец через пару минут, недоуменно шевеля листиками.

— Кто там был? — поинтересовалась я, подкрашивая губы розовым блеском.

Фикакус продемонстрировал: мол, никого.

— Странно, — дружно удивились мы. — Зачем тогда стучали?

Спустя пару минут в окно начали кидать камушки. Попали в фикасу. Та обиделась и вышла на разведку в сад. Сад опустел…

Чуть позднее в окно прилетел почтовый голубь с надушенной запиской: «Прекрасная Леля, скоро ваша очередь! ПыСы. Не берите с собой фикакусов, а то выступать будет не перед кем».

Путь до гильотины повторился в точности как вчера. Только глашатай не рискнул здоровьем и просто объявил:

— Прекраснейшая, неповторимая, изумительная, восхитительная Леля! — И посмотрел на меня преданным собачьим взглядом.

Вот что значит — могучая сила системы Павлова! Рефлексы и еще раз рефлексы!

Я кивнула.

Дяденька приосанился и добавил:

— С эскортом!

И получил хвостом по шее. Похоже, после нас объявлять будут исключительно сурдопереводом.

— За что ты его? — полюбопытствовала я на ходу.

— За оскорбление достоинства! — прошипела змеелюдка. — У нас этим словом называют… В общем, нехорошо называют.

— А поточнее? — не отставала я.

— А поточнее… — оскалилась Шушу, демонстрируя змеиные клыки, капающие ядом. — Я скорее буду тебя есть, чем с тобой спать!

— Я не лягаюсь, — поставила ее в известность звезда сераля, все еще не понимая.

— Приятно слышать, — фыркнула орчанка. — Но Шушу имела в виду спать шевелясь…

— А! — До меня дошло, и я бегом повернула назад, чтобы и от себя щедро добавить каблуком или коленкой.

— Стоять! — В меня вцепились эльфийка, орчанка и Баба-ляга.

— Ладно, — покладисто согласилась я. — Потом вернусь.

— Страшная женщина! — фыркнула Миримэ. — Ничего не забывает!

— Страшная женщина — это та, которая все помнит! — поправила ее я. — А я просто девушка с хорошей памятью.

Мы домаршировали до центра зала и преданно уставились на типа в золотой маске. Качественно закамуфлированный тип выдержал приличествующую паузу и милостиво кивнул, дозволяя начинать выступление.

Я широко улыбнулась, разводя руки в стороны… Девочки заключили меня в круг. Музыканты взмахнули смычками. Трубачи потешно надули щеки. Заиграла музыка. И… я забыла слова. Напрочь!

Музыка играла. Я стояла. Все сидели и ждали, когда же я разрожусь дивной одой. Ода все не звучала. Зрители начали нетерпеливо ерзать и переглядываться. Даже болван позолоченный изволил пошевелиться.

— Пой! — прошипела орчанка, проплывая мимо меня в русской хороводной пляске.

— Слова забыла! — прошипела я в ответ.

— Пой, что не забыла! — с приклеенной улыбкой рыкнула Шушу, заворачивая хвост в затейливые кренделя.

Я застыла, мучительно выуживая из резко опустевшей головы хоть какое-то подобие песни.

— Пой уже хоть что-нибудь! — не разжимая губ прошипела Кувырла, проходясь мимо вприсядку.

Я кивнула, открыла рот и запела, тщательно повторяя интонации Пугачевой…

Жил был правитель один,Замок имел и страну,Но как скучающий царьЧасто менял он жену…

Девочки радостно ощерились и начали кружиться в тройном тулупе, подпевая не в такт:

Миллион, миллион, миллион юных дев,Во дворце, во дворце, во дворце видишь ты.Выбирай, выбирай, выбирай!Или наступят кранты!

Спасало, на мой взгляд, только изобилие стройных ног, показываемых в разных ракурсах, и «Цыганочка» в исполнении бабули, потрясавшей мощным бюстом и топором. Топор запоминался особо.

Девочки плыли розовыми бутончиками вокруг меня, а меня несло дальше:

Утром он встал с бодуна,Глянул спросонья в окно,В пятки рванула душа:Мимо бродило оно.Страхом сковались уста —Что за колдун тут чудит?А под окном, развалясь,Жертва гарема сидит.

Припев мы спели уже более бодро и под аккомпанемент женской половины аудитории, видимо имеющей свои обоснованные претензии к князю. Это явно слышалось в тщательно выкрикиваемых словах.

Ободренная таким горячим приемом и боясь взглянуть на высокое жюри, чтобы не сбиться ненароком, я на последнем издыхании просипела последний куплет:

Встреча недолгой была,Мощная сила — краса!Нашего батьку-царя «Скорая» вдаль увезла.Прожил с тех пор он один,Долго ночами вопил,Но в его жизни была…

Дальше в рифму не придумывалось, и я валила уже вразнобой, как говорила моя бабушка — через пень-колоду: