Предзимье. Осень+зима - Татьяна Лаас
Она отвернулась.
— Тай?
— Ничего.
Тая снова оглянулась, всматриваясь в окружающие дома, фонари, пустые улочки… Никого. Просто мнительность или… Лес. Он тихо шелестел ветвями, отказываясь засыпать, когда рядом ходит его законная добыча. Хищный, голодный лес. Ему колыбельную кто бы спел, чтобы он отстал от Таи.
Гордей распахнул дверь в дом, пахнуло больницей — тот самый душный аромат цветов, которым маскируют запах антисептиков. Свет в холле зажегся сам.
— Прошу! Скромно, но терпимо.
Тая кивнула, проходя в духоту дома. Она стащила с себя рюкзак и поставила его на полку в холле. Дверь захлопнулась, заставляя вздрагивать.
Гордей, включая свет сразу на всем этаже, продолжил на правах хозяина:
— Тут кухня и гостиная, спальня и ванная на втором этаже. — Он разулся и прошел мимо Таи. — Есть будешь или?.. Тут куча армейских пайков, и так по мелочи в холодильнике.
— Я не настолько соскучилась по армии, — призналась Тая, тоже разуваясь и стаскивая с себя куртку. Дом был странный — с одной стороны, вроде есть все, что нужно для жизни, с другой стороны, та же мебель, кроме стульев, прочно прикреплена к полу — чтобы в приступе буйства никто столами и шкафами не кидался. Точно, гетто.
И мебель стандартная, такую в любой больнице можно найти, кроме кухонного гарнитура, конечно. Тот тоже бедный, серый, уже потрепанный жизнью, как все в поселке магмодов.
Гордей понятливо посмотрел на Таю:
— Ничего, не страдай так — пару недель можно тут перекантоваться, а дольше никто и не задерживается. Тут же как… Или ты легко излечим, или тебя перемещают в закрытое крыло хроников. Оттуда уже всё — не вырваться.
— Ясно.
— Тогда сейчас найду тебе футболку и гостевую зубную щетку. Надеюсь, моей пастой и шампунем ты не побрезгуешь. Полотенце в ванной свежее — не бойся, пользуйся. Я утром менял. Спальня в полном твоем распоряжении. Я поднимусь через полчаса. Тебе хватит, чтобы привести себя в порядок?
— Более чем… — Тая замерла, ища глазки камер. Они тут точно должны быть.
— Скунсик… — От Метелицы не скрылись её взгляды. — Ты не волнуйся — я тут все камеры того… Взломал. Они показывают идиллическую картинку обычной жизни.
Хорошее предупреждение, однако.
Он сунул ей в руки футболку, которую достал из сушильного автомата на кухне, и запакованную еще в торговую упаковку зубную щетку.
— Что-то еще, Тая? Штаны не предлагаю — ты в них утонешь. Но если нужно — оторву от сердца.
— Нет… Пойду я.
— Я поднимусь через полчаса — не волнуйся.
Тая стала подниматься по скрипящей от старости лестнице. Метелица с воплем: «Стой!» — обогнал её у двери ванной, закрывая проход:
— Прости, забыл кое-что. Я мыло проверю — вдруг оно шерстистое. Ты же мне потом полжизни будешь припоминать.
Он включил свет в ванной, схватил мыло из мыльницы, откровенно застонал, потом подумал и достал из шкафчика новое:
— Все, вот теперь точно все. Я пошел…
Тая лишь рассмеялась. Видимо, с личной жизнью у Метелицы так и не складывалось, раз про такие мелочи он не сразу соображает.
Снизу прилетело обиженно:
— Несмешно, скунсик!
Тая не стала принимать душ — только умылась и почистила зубы, переоделась в футболку, которая была ей почти по колено, и вышла из ванной.
Метелица, уже одетый по-домашнему, спешно перезаправлял кровать свежим бельем:
— Прости, снова забыл. Теперь точно все новое. Не брезгуй.
Она прислонилась плечом к дверному косяку и улыбнулась:
— Да чтоб тебя, Гордей. Ты себя в морге помнишь?
Он рассмеялся. Было приятно снова видеть его человеческое лицо. Гордея нельзя было назвать красивым, но его лицо было мужественным и простым. Короткие светлые волосы, привычная щетина на лице, морщины на лбу — Гордей часто хмурился и приподнимал брови, и кожа это ему припомнила, заметно прибавляя лет. Но улыбка у него была сногсшибательная, просто он редко ею пользовался.
— Все, все, понял, осознал, проникся. Я тебе тут бутерброды сделал и яичницу сбацал. Ешь, а то от тебя скоро только кожа да кости и останутся.
— Хам ты!
— Я просто честный, скунсик. Все, меня снова нет. — Он оглядел спальню еще раз, от заправленной кровати до зашторенных окон, не нашел к чему придраться и вышел из спальни, чтобы не мешать Тае. На Таю, кстати, точнее на её голые ноги, он не бросил ни одного заинтересованного взгляда. Метелица пусть и был взбалмошным иногда, но никогда не переходил границ дружбы. Это в нем Тая и ценила.
Есть не хотелось, но это сейчас. Кто его знает, что будет ночью. Шариться в чужом доме ей не хотелось. Тая заставила себя поесть — Гордей же старался, — и легла в кровать. Она была не шибко широкой — кое-кто ночью не выспится. Она же привыкла засыпать в любом положении и в любом месте, даже если запахи неприятные, даже если свет мешает, даже если страшно. Рядом с Гордеем страшно не бывало. Ему она доверяла полностью. Даже Кошкину она не могла довериться до конца, но не Метелице.
Он пришел, когда она почти скользнула в сон. Тихо лег рядом, поверх одеяла, положил горячую руку на её лоб, и Тая провалилась в свои кошмары. Снова и снова ей снилось одно и тоже.
Поле. Стерня. Алым туманом расползающаяся по полю его кровь. Боль во всем теле. Высокое черное небо, с которого льется колыбельная. Дикое, звериное желание жить. И кто-то за спиной, кого не поймать.
Узкая щель между стеной и обвалившимся фундаментом. Боль от удара по спине. Слабость, мешающая двигаться. Колыбельная, заставляющая смыкаться веки. Лисьи лапы, роющие себе укрытие или… могилу.
Хвойный запах. Машина Зимовского. Его удивленный взгляд через слипающиеся от сна веки. Колыбельная, звучащая по радио.
И снова поле, голодная стерня, разрывающая плоть хлеще железа, и колыбельная…
Ванная. Яркий свет. Черная тень в зеркале. Опасная бритва в Таиной руке. Метелица не заставит её подойти к зеркалу и увидеть того, кто живет в нем.
И Гордей отступает. Сквозь полусон Тая слышит его затаенное дыхание. Он иногда ругается и сильнее прижимается своим лбом, горячим, кстати, к её голове в попытке лучше все рассмотреть. Голова уже тяжелая, кровь кипит в жилах, в ушах стоит постоянный звон, как предупреждение — утром будет еще хуже. Тая тонет в боли и погружается глубже в сон.
Снова Зимовский, машина. Ночь. Колыбельная.
Стерня, кружение на месте в попытке увидеть того, кто прячется за спиной, но Федоров тогда не смог, не могла и Тая, ограниченная возможностями
