Терри Брукс - Странствующий Морф

Но чем это кончилось. С тех пор ничего не было. Генерал никогда не выходил на контакт с ними снова. Никто не выходил. Панель связи стала безмолвной и безмолвной оставалась. Камеры наблюдения показывали им обрывки жизни на поверхности, в большинстве своем странные и пугающие, но связь прекратилась. Им оставалось ждать, скрытые в вакууме страха и сомнений, без информации и с пустой надеждой.

Но еще оставались активными дюжины ракет. Дюжины, снабженные ядерными боеголовками, некоторые здесь в горных шахтах, некоторые вдали, в той части, что осталась от побережья. Флот исчез, авиация исчезла с ним вместе. Никаких кораблей, никаких самолетов — по крайней мере, военных. Все, что осталось, что можно было использовать, находилось в этих шахтах. Но этого было достаточно, чтобы все уничтожить.

Все.

Он может запустить ракету просто, чтобы посмотреть. Он может выбрать собственную цель, что–то, что нужно уничтожить, стереть. У него была эта власть. У него были красные ключи и знания. Сканы сетчатки давно уже были модифицированы, чтобы принять единственного обладателя ключа, использующего оба ключа, именно для такой ситуации Судного дня. Все, что требовалось — активировать удаленное устройство, расположенное в Высшем Военно—Политическом Руководстве, а это давно было сделано. Машинная часть здесь больше не зависела от других командных центров, если таковые были. Комплекс был автономным и функционально независимым. Он делал то, что ему говорили дежурные, и для этого не нужно было ничего, кроме знания и ключей; у него было и то, и другое.

Но что же ему взорвать?

И зачем?

Он закрыл глаза от темноты этого предложения. Запуск этих ядерных боеголовок лишь подкормит безумие. Он не будет частью этого. Хотя это было заманчивым и у него были все средства для этого, он не будет.

Он был лучше этого.

Он вернулся в нервный центр командного комплекса, сел в свое кресло и уставился на мониторы и приборы. Хотя люди исчезли, машины работали, заряжаясь от солнечных батарей, расположенных на поверхности, делая то, для чего они были созданы. Он смотрел на мониторы, показывавшие пустые горы, и на приборы, показывающие, что погода и климат не изменились. Какое–то время он повозился с панелью связи, пробежав диапазоны частот в поисках сигналов, но ничего не обнаружил.

Он взглянул на фотографию в рамке: жена, мальчики и он сидит впереди них на узкой скамейке, она была видна с любого места его рабочей станции.

Затем вдруг он наклонился вперед, опустил голову, плотно закрыл глаза, сцепил руки перед собой и начал молиться, тихо произнося слова.

Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться.

Он покоит меня на злачных пажитях;

И водит меня к водам тихим.

Подкрепляет душу мою.

Направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Да, если я пойду и долиною смертной тени,

Не убоюсь зла…{1}

Он резко остановился, слова застряли в горле, оставаясь там и отказываясь выйти наружу. Он не смог закончить.

— Прошу тебя, — прошептал он в темноте своих закрытых глаз. — Прошу тебя, не дай мне здесь умереть.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Анжела Перес идет по жарким, пыльным улицам своего района Восточного Лос—Анжелеса, сжимая своей маленькой ручкой руку Джонни. Она парит под обнадеживающей мантией его защитной тени, чувствуя себя в тепле и безопасности. Она не смотрит на него, потому что держаться за его руку вполне достаточно, чтобы она знала, что он здесь, рядом, смотрит за ней. Мир вокруг нее становится тихим и спокойным, как отражение ее чувства безопасности, как свидетельство того, что значит быть с Джонни. Люди сидят на своих скамейках и высовываются из окон. Их осунувшиеся, озабоченные лица просветляются при появлении Джонни. Машут руками и выкрикивают. Все приветствуют присутствие Джонни.

Она смотрит в небо. Оно безоблачное и синее, без дыма и пепла, которые закрывали его в течение нескольких дней. Месяцев. Лет. Весь район страдал от действий банд, занимавшихся разбоем и грабежами. Но Джонни избавляет их от такого соседства, и сегодня нет никаких свидетельств их присутствия где–либо.

Ясное небо и спокойный воздух — вот доказательства свежего очищения. Она улыбается, думая об этом. Она полагает, что, наверное, что–то доброе приходит таким путем. Она чувствует, что такое возможно, что вот–вот колесо фортуны повернется.

— Я так счастлива, — говорит она Джонни.

Он ничего не говорит в ответ, но слова не нужны, если они ощущает нежное пожатие своей руки его рукой. Он понимает. Он тоже счастлив.

Они идут долго, счастливые быть друг с другом, как отец и дочь, как семья.

Именно так она думает о них, о себя как его дочери, о нем как о своем отце. Это больше, чем кровное родство. Это доверие, дружба и согласие. Ей всего восемь лет, но она уже понимает это.

Они уходят с широких улиц и переходят к более узким, двигаясь к окраинам района. Ей не разрешается выходить за границы, которые отмечают их район, но он часто берет ее к этим границам, так что будет знать, где ей можно находиться в его отсутствие. Он уходит за пределы района, но не говорит, куда идет и что делает. Когда она спрашивает, он только улыбается и говорит, что это необходимо. Он ее отец во всем, кроме крови, ее лучший друг и защитник, но многое о нем остается загадкой.

На углу, отмеченном домами с выбитыми окнами и полуразрушенными стенами, они сталкиваются с членами банды. Она знает, кто они, по их меткам, но не знает их имен. Джонни сразу же останавливается, стоя с ними лицом к лицу. Их всего пятеро. Их одежда рваная и грязная, их лица угрюмые и опасные. У них нет в руках оружия, но она знает, что оно скрыто под одеждой. Они долго смотрят на Джонни, ее не удостаивают и взглядом. Затем они сворачивают в сторону и исчезают в развалинах зданий.

Джонни делает так с людьми. Она видела это раз за разом. Если они такие как эти печальные создания, то они уступают. Что–то в его глазах говорит им, что случится, если они не отступят. Нечто, существующее в нем, остерегает от предполагаемого вызова. Джонни никогда не нужно много говорить тем, кто представляет угрозу. Они инстинктивно понимают, что они рискуют и что, наверняка, могут потерять.

Район заканчивается лесом наполовину разрушенных стен, стальных балок и свай, все, что остается от бывшего когда–то складским округа. Солнце палит на кварталы молчаливых, пустынных руин. Здесь ничто не живет. Здесь ничто не поддерживает жизнь.