Остров жизни - Иван Поляков
Очередное разочарование. Всё, что чудовищу удалось обнаружить, – это корзина с его коготь величиной. Чуть смугловатое лицо.
«Не боится», – отметил для себя зверь, хотя это и было сказано, скорее, в укор. Лишь безумный может позволить себе не бояться силы, много превосходящей его собственные пределы. Начиналась метель. Несколько ледяных пылинок уже порхали в воздухе, белыми бабочками облетая сложенные крылья и ряд из шипов на спине. Почти зимний ветерок приятно холодил раны чудовища, принося облегчение, но комочку жизни он по вкусу совершенно не пришёлся.
Как нечто столь маленькое может орать столь громко?!
Это был конец… а, возможно, и нет. Холодный взгляд вернулся к карете. Дорога! Когда-то в беспробудной древности дракону уже приходилось ходить по звериным тропам. О-о этот присущий молодости, опьяняющий азарт охоты. Он исчезает уже на третье столетье, уступая льду сознания. Здесь змея не ждал в конце пути кабан, но, если повезёт, нечто съестное всё же могло упасть в пустой желудок. Еда, укрытие и время, вот всё, что ему сейчас было нужно.
А комочек всё орал. Дрожь прошлась по ряду костяных пластин на боках. Резкий и раскатистый, звук эхом отдавался под выступом на подбородке, множась и путая сознание.
– Молчать! – на своём гортанном наречии фыркнуло чудовище, и слух тут же резанула тишина. Достойная уважения дальновидность. Жизнь закрыла рот и, будто чувствуя, что что-то не так, в противовес открыла глаза. Большие карие глаза, совершенно обыкновенные для человека, для зверя они отливали белой короной золота. Точно белоцветник на чёрном полотнище. Зрелище интересное и весьма ценное, при условии, что ты способен оценить красоту.
«А тем временем в котле».
(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).
***
Снегопад усиливался. В маленькой деревне.
Это уже не была осень, но и не суровая зима, без земли и неба. Где-то между. Счастливое время безбрежного веселья ребятни и отдыха для их родителей. Урожай был собран, сеновал забит под крышу, а разве нужно что-то ещё для счастья?
Разгребая фрагменты репы в глиняной тарелке, ложка приподнялась, перевернулась и вновь опустилась, создавая что-то навроде бури. Брови сошлись на горбатой переносице.
– Телега, как вообще так жить-то? – пробурчал мужчина себе под нос, и, перевалившись через край тарелки, мутная жижа вновь чуть растеклась. – Кошмар, да и только.
– Дорогой, разве что-то случилось?
Взгляд из-под бровей.
– А разве нет? Эта деревяшка сегодня в третий раз в амбар Бриса залезла! В третий! Твою да через, – интересно ему, видите ли! Я, главное, как взрослого спрашиваю: «Бонне, зачем ты туда полез?» А он мне: «Так интересно!» Дети, что б всем им...
– Ивес!
– Что?! – Сконфуженно поведя плечами, мужчина упёр локоть в столешницу. Сообщил жиже нечто нечленораздельное: – Да-да, я знаю, как меня зовут.
Взгляд вновь занырнул в тарелку. Ивес вздохнул, ковырнул нечто разварившееся ложкой, и локоть его вновь пришёл в движение. Мальчонка лет четырёх клацнул зубами.
– Что не стыдно тебе? Нет? Вот всё у тебя не как у людей!.. Как любил говорить твой дед. До сих пор пол тарелки? А ну, жуй быстрее!
Тяжёлый вздох. Бонне в самом деле сожалел. Сожалел, что попался. Гадость! Он честно зачерпывает и суёт в рот. Пресный, нейтральный вкус. Его точно вообще нет. Так и есть. Выпав при очередном подзатыльнике, ложка унеслась в неизвестном направлении.
– Но-о…
– Что? Ну и что? Другую возьми. Пять лет человеку, а он до сих пор через ограду тихо перевалиться не способен! – Во взгляде мужчины промелькнули воспоминания. – Вот я в твои годы, э-э… в смысле, ещё раз так сделаешь, – и не подумаю за тебя заступаться!
Жующие мальчишки молчали.
Женщина, слегка полноватая, но милая даже в этом неверном свете, подняла прозрачный взгляд. Глаза её были небесно-голубыми и всё понимающими.
– Та-ак, кому добавки?
– Им! – сорвался на крик мужчина.
Выпав, ложка вновь вернулась в мутную жижу, создав неестественное движение. Кулак опустился на столешницу.
– В смысле, – да… им же нужно… Нужно объедать нас, – добавил Ивес в тарелку. – Ладно, этот малой ещё, а Лефевр? Лефевр!
Уже переваливший через семь лет, то есть, по собственному мнению, научившийся всему, что требуется в жизни, мальчишка нашёл уместным отвернуться.
– Пожалуйста, – учёный наш. Пол-лета на деревьях просидел! Ищи его по дворам. Чему его научить можно, древолаза этого? Дети – дети… Дети это… Больше никаких детей!
– Ивес, тебе не нравится суп?
Уже готовый согласиться мужчина звонко захлопнул челюсть. Глазки его забегали, а по щекам разошлись бордовые разводы, яркость которых ясно говорила о полнокровии.
– Да с чего ты взяла?!
– Ты ничего не съел.
– А-а, ну да. – Взгляд Ивеса скользнул по застывшей жиже. – Пол лета! Твою да… Вот ведь древоголовый! Он хоть представляет, что было бы, если б я не успел сам всё скосить?!
– Но ты же успел.
Скрипнули зубы.
– Как будто был выбор, – пробурчал Ивес недовольно и, пересилив себя, наконец, поддел редиску.
Неверное, противоестественное движение. Противясь подобному безобразию, тарелка неожиданно подпрыгнула и, выбив ложку, опрокинулась на чистую рубашку.
– Снаряд! – возопил Ивес, переворачивая стол. К огромному облегчению обоих мальчишек тот поддался.
– О-у, – сказала Марта.
Пол вздрогнул повторно, и на сей раз это затронуло все предметы. Застучали горшки, а стены пошатнулись, будто по ним ударили тараном.
Глаза Ивеса были на выкате и смотрелись оловянными. В одной руке его была зажата ложка, а в другой тарелка, которой глава семейства прикрывал голову. Осмотрев своё
