Остров жизни - Иван Поляков
Окружённая рядами крупных щитков, пасть дракона чуть приоткрылась, выпуская на волю сочащийся меж длинных, изогнутых зубов пар. Выдох чуть резче, и вот он уже чувствует, как горячая кровь, поднимаясь по горлу, оставляет отвратительный сладковатый привкус на мясистом языке. Извивающиеся алые ленты, текущие по будто сложенном из кирпичиков подбородку, устремлялись дальше, где с напоминающих бородку наростов срывались каплями.
Лапы напряглись, медленно передавая силу ближе к холке. По воде стелилась лёгкая дымка, но даже сквозь неё можно было различить, как подрагивают в игре белого и чёрного крупные уши. Хрустящие, не иначе. Дорогая, хорошая добыча. Чуткие и опасливые, сто фунтов нежного мяса и пахучего жира. Пустое.
«Не поймаю теперь меж стволов», – своим иным сознанием холодно и безжизненно отметило чудовище, и зрачки его, расширившись парой угольных зеркал, отразили коротенький хвостик, мелькнувший меж чёрных ветвей ракиты.
«Наука натурально доказывает, – великолепный слух, зрение и сильная спина, не так много проку от всех этих достижений, когда ты просто не в состоянии встать».
(Кузьма Прохожий. Проходя Авиньон).
Телу нужен был отдых, хоть минута, и дракону ничего не оставалось, кроме как признать это… и лечь. Прямо здесь. В заснеженной и промозглой низине, меж пары покатых и заросших лесом холмов. Он осторожно сложил крылья. Подтянул лапы и свернулся вокруг собственного огня, как котёнок, прячась от боли и холодного осознания поражения. Звезда, что даже теперь пульсировала в груди, согревала кровь. Пока что и её было достаточно. Пока что…
День или десять. Восъмица, а быть может, несколько, но что-то вернуло зверя к реальности.
«Не месяц», – сухо отметило чудовище. Раны ещё кровоточили. А в остальном ему было всё равно. Был вечер, и где-то в дали, там в немыслимом переплетении чёрных крон и ветвей, одинокий дятел с неудержимой решительностью долбил заиндевелую кору. Дракон не мог видеть его, но мог слушать. Чувствовать запах. Чёрный, да… чёрный, будто смоль, с красным хохолком. Он выискивал точильщиков, что так любили выедать неровные тропки в податливой древесине. Они ели дерево, а дятел их. Дракон же питался мясом, и одна мысль о загадочно хрустящих на его клыках костях подарила неземное блаженство. Нечто изменилось. Стало холоднее, и воду теперь полностью скрывал лёд. Взгляд переместился на тот берег. Множество следов–сердечек виднелось на снегу, но это неважно. Перелетев на другое дерево, дятел продолжил свой труд. Сидел он теперь несколько дальше, и эхо многократно вторило каждому удару. Закрыв глаза, чудовище обратилось к чувствам, много превосходящим зрение и слух.
«Кровь!» Где-то там, за холмом, на снег проливается густая и тёплая кровь. Зверь и человек. Крики и храп. Это радовало. Нескоро дракон ещё будет иметь возможность охотиться, раненный же зверь – мёртвый зверь. Зашуршал, осыпаясь, наросший на роговых пластинах лёд, и тут же нечто цветастое мелькнуло на краю зрения. Огонёк в груди чудовища был всё так же ярок, и за те дни, что щитки живота прижимались к земле, кроткие и нежные ростки ожили в этом неприветливом мире. Хрупкий, но прекрасный белоцветник скромно опустивший свой венчик. Зверю было безразлично, что станет с ним, когда уйдёт огонь.
Взлететь? Это было бы необыкновенно тяжело, да и блестящее тело алмазом сияло бы на тусклом, затянутом облаками полотне. Дракона никогда не остановила бы одна из этих причин. Взмах и боль. Боль, ослепляющей молнией прошлась вдоль исполосованной спины, потонув в холоде сознания. Не более чем сигнал о повреждениях. Его тело не было здорово, а следовательно, ему требовалось пища, и прочее не имело особенного значения.
Запорошённая голубая ткань с некой ромбической символикой. Солнце уже клонилось к горизонту. Тусклый закат. Чёрно-белые холмы, чёрно-белая дорога. Алая кровь. Столкнувшимся было не до того, чтобы всматриваться в небо. Некоторым в принципе было уже не до того. С двухсот футов чудовище совершенно отчётливо различало пару чёрных на фоне неба крыльев в остекленевших глазах мужчины. Рассечённая переносица и плохо выбритый подбородок, по которому струилась алая кровь. Неповторимый аромат смерти.
«Кучер», – опознал бы его по кнуту дракон, если бы зверю было хоть какое-то дело до такого понятие, как профессия. Добыча бьёт друг друга, и не более. Полёт был неровный, то и дело огромное тело норовило сорваться вниз, на заиндевелую землю, так что приходилось отрабатывать крыльями. Главная ошибка. Боль прошлась вдоль когтистого гребня, пульсируя так, что крыло начало биться отдельно от прочего тела, будто невидимый кукловод привязал к нему верёвочки и теперь дёргал, издеваясь.
«Не могу больше», – с всё тем же сухим сожалением отметил зверь и начал опускаться.
Наверно, для добычи это было действительно страшное зрелище. Падение дракона. Тень на глазах становящаяся вдвое, а после и втрое больше лошади. Храпя и вставая на задние, гнедые рванулись, удержать их уже было некому. Люди разлетелись, как обледеневшие белые песчинки, что поднял удар могучих крыльев. Ни добычи, ни телег. В медленно сползающем полумраке змей с холодным разочарованием мазнул взглядом место побоища. Оседающий на заиндевелую грязь запах смерти, разбитое колесо у обочины, а также повозка без лошадей и двери. Это всё, что досталось проигравшему.
А вдали всё так же раздражающе долбился дятел! Сухой и точно кашляющий шелест во тьме. Чуть повернув морду и приподняв крыло, чудовище всмотрелось в мерцающие и лепечущие, с различимыми лишь для него прорехами, складки. Чуть изменило положение, и шило боли тут же пробило холку, минуя несокрушимые для металла щитки и ударяя сразу же по вискам. Зрачки расширились, и ноздри его затрепетали. Гремя горлом, зверь махнул башкой.
«Не могу», – повторил дракон, и страх на мгновение сковал его нелюдское сердце. Всего мгновение, миг, который человек и не заметил бы, но он испугался. Коловорот ветра меж скалами! Чёрные когти! Боль! Не способный охотиться хищник
