Сказание о пустыне (СИ) - Дайре Грей
Джабаль ни словом не обмолвился о своих подозрениях. Вежливо и в полном соответствии с традицией обговорил с отцом невесты все тонкости. От размера выкупа, который аттабей предложил за девушку, у Мустафы округлились глаза, но старый торговец справился с собой. Вряд ли аль-Хатум предлагал даже половину. Зная, что на товар нет спроса, он никогда не стал бы переплачивать, а вот Карим был щедр.
— Мой племянник желает, чтобы обряд никах состоялся как можно скорее. Твоя дочь давно вошла в пору девичества, и нет смысла ждать.
— Но сейчас я готовлю свадьбу старшей дочери и никак не готов, чтобы…
— Аттабей предвидел твои затруднения, почтенный торговец, — Джабаль сделал жест старшему сыну, который взял один из свертков, привезенный из дома Карима, — и шлет дары своей невесте. Тебе не придется много тратить на эту свадьбу.
Раскрылся сверток. Покатилось по полу черное полотно с золотой нитью. Такое тонкое, что его можно протянуть сквозь кольцо на мизинце девушки. В самый раз для свадебного наряда. Для избранницы хранителя Аль-Хруса.
Подал еще один знак Джабаль, и средний сын поставил перед торговцем шкатулку с украшениями. Золотые цепочки, браслеты, серьги…
— Мой племянник сказал, что золотые топазы подойдут твоей дочери.
Горят желтые камни, отражаются в них солнечные лучи. Светом наполняется комната. Блестят глаза почтенного Мустафы, качает он головой, не веря в такое счастье. Не о себе думает, о дочери. О том, как повезло ей подняться так высоко всего за один день. И тревога сжимает его сердце. Чем выше поднимешься, тем больнее падать…
— Думаю, обряд можно провести через два месяца, — с неохотой говорит он. — Лучшие портные как раз успеют сшить наряд, подходящий случаю.
— Месяц, — возражает Джабаль. — Все портные в городе отложат заказы, чтобы сшить наряд для невесты аттабея. А мой племянник не хочет ждать.
— Шесть недель, — непреклонно отвечает Мустафа, — меньше будет выглядеть неприлично, будут говорить… А я не желаю сплетен о моей дочери.
— Шесть недель, — кивает старый аль-Назир. — И смотрины через неделю. Аттабей хочет встретиться с невестой.
С тяжелым сердцем соглашается торговец. Улыбается Джабаль, оглаживая бороду. Племянник будет доволен…
…До смотрин время тянется вечность. Обижен Шариф и не заглядывает в гости. Злится на женской половине мать. Готовятся слуги. Шумит Аль-Хрус. На базаре все разговоры только о свадьбе аттабея, все мысли только о ней. Все хотят узнать про невесту. И слухи рождаются один невероятнее другого.
— Говорят, что ты был повенчан с нею с детства, но не мог жениться, соблюдая какой-то обет, — дядя полулежит на подушках и курит кальян. — Поэтому и не посватался раньше Шарифа.
— Глупости, — отмахивается Карим, вдыхая ароматный дым.
— Глупости, но людям нужно о чем-то говорить. А ты слишком долго оставался холост…
В устах старого аль-Назира упрек не звучит обидно. Да, он долго оставался один. И тому были причины.
— Отец нашел мне невесту, — неохотно говорит аттабей, разглядывая узоры на стене. — Заключил предварительный договор, я должен был отправиться на смотрины, но он пропал. Договор посчитали расторгнутым, и моей невесте быстро наши другого жениха. Никто ведь не верил, что все получится.
Девять лет назад он и сам не верил, что сможет удержать город на краю войны. Договориться с другими шейхами. Сохранить власть и торговые пути. Без них Аль-Хрус долго бы не прожил. Но все получилось. И до сих пор казалось ему самому сказкой.
— Ты мог взять любую после того, как наступил мир, но не стал…
Внимательный взгляд у старого Джабаля. Прячется в нем мудрость, которая приходит только с возрастом. Не спрашивает он, но ждет. Знает, что нельзя торопить Пустынного Льва. Он говорит только тогда, когда захочет.
— В детстве я часто болел. Однажды мать пригласила звездочета. По дате и времени рождения он мог рассказать все о жизни человека. И мне он предсказал много побед, много славы, и короткую жизнь. Четыре десятка лет, и три из них уже прожиты.
— Звездочет мог ошибиться.
— Мог. Но хотел бы ты оставить своих жен вдовами, а сыновей сиротами?
Молчит дядя, выдыхает ароматный дым, гладит седую бороду. Звездочеты ошибаются редко, а тот, кого пригласила Зейнаб аль-Назир, наверняка являлся лучшим, другого дочь шейха не признавала.
— Так почему же ты решил жениться на той девочке?
Хмурится Пустынный Лев. Темнеет лицом. Не знает ответа. Или впервые в жизни боится?..
…А в день смотрин он встречается с невестой. Ее мать сидит в стороне с закрытым лицом и, кажется, даже не смотрит в сторону дочери. А она боится поднять на него глаза и в абайе кажется еще меньше и тоньше, чем в прошлый раз.
— Посмотри на меня.
Лев не умеет просить, и с губ срывается приказ. Но девушка поднимает глаза. Светло-карие, но такие чистые, что смотреть в них хочется вечность. В них все еще растерянность. И удивление. Смущение. И страх…
Хмурится аттабей. Сжимает губы. Кому нужна жена, которая боится мужа? Окидывает невесту взглядом. И замечает, как та прячет кисти рук в рукава. Слишком уж поспешно…
— Покажи.
Снова приказ, и она медлит. Опускает взгляд. Ему нельзя касаться невесты до свадьбы, иначе все было бы проще. И Карим вздыхает. Усмиряет крутой свой нрав, не терпящий неповиновения.
— Жена должна слушаться мужа и доверять ему больше чем себе, — говорить приходится мягче, но терпение вознаграждается.
Девушка медленно поднимает руки, и черная ткань соскальзывает с запястий, обнажая темные следы на тонкой коже. Синяки. Свежие. Вряд ли им больше недели, а значит, кто-то посмел поднять руку на его невесту.
— Кто? — голос звучит тихо, но она сжимается. Вздрагивает. Втягивает голову в плечи. Смотрит из-под бровей.
И по страху в глазах, по тихому вздоху от сидящей в углу женщины он понимает. Младшая дочь. Единственная от третьей жены. Выйдет замуж раньше старших сестер. За правителя города. Женщины мстительны. И жестоки. Завистливы. И вряд ли раньше девушку любили дома, а уж теперь…
— Я поговорю с твоим отцом. — Кто, как
