Сказание о пустыне (СИ) - Дайре Грей
Много сделок заключил в своей жизни старый торговец. Много повидал людей. Но сейчас замер как мышь перед удавом, не смея ни возразить, ни согласиться. Кто откажет в просьбе правителю? И кто посмеет показать дочь незнакомцу?
Шагнул ближе аль-Хатум, встал с другой стороны от хозяина дома.
— В просьбе моего друга нет ничего неприличного, твоей дочери не обязательно видеть его или знать, что аттабей приходил. Правитель Аль-Хруса лишь желает мне счастья.
— Конечно… — растерян торговец, не знает, что сказать. — Она сейчас на женской половине, я велю ее позвать.
— Не нужно… Мы и сами можем дойти.
И прежде чем почтенный Мустафа успевает возразить, аль-Нариз устремляется в дальнюю половину дома, что обычно закрыта для гостей. Но кто посмеет возразить аттабею?
Идет он впереди, и шаг его широк и быстр. Пытается обогнать его хозяин дома и не может. Хочет возразить, но дыхание поперек горла становится. Сердце сбоит. Останавливается Мустафа, прислоняется к стене и пытается отдышаться. Остается рядом и Шариф, зовет слуг, чтобы принесли воды хозяину. А аттабей уже распахивает двери на женскую половину…
…И взгляду его открывается комната. Светлая. Просторная. Укрытая мягкими коврами. Усыпанная подушками из гладкого шелка. Со стенами, покрытыми тончайшей росписью. Любит своих жен торговец. Заботится. Но в комнате лишь одна женщина.
Она вздрагивает, когда резко отрывается дверь. Вскидывает голову. И все, что видит хранитель Аль-Хруса — огромные распахнутые глаза цвета пустыни. В них растерянность. Удивление. А еще отражается он сам. Высокий, в белых одеждах. С решительным, суровым лицом.
Женщина медленно поднимается с пола. Даже не женщина. Девочка. Сколько ей? Тринадцать? Четырнадцать? Не больше пятнадцати. Она тонка, и даже свободная домашняя рубаха не скрывает хрупкости. Лицо ее открыто. Дома женщины его не прячут. Но Карим видит лишь глаза. Зажмуривается, словно ослепленный солнцем, разворачивается и уходит, так и не сказав ни слова…
…Из дома торговца тканями аттабей выходит задумчив и молчалив. Шариф и Мустафа пытаются поспеть за ним, но догоняют лишь на улице, где уже ждут жеребцы.
— Понравилась тебе моя невеста, Карим?
Замирает правитель Аль-Хруса, сжимает узду.
— Свадьбы не будет, — звенит голос Пустынного Льва, слышен в нем отдаленный рык.
— Что значит, не будет? — удивляется аль-Хатум, и улыбка сползает с его лица.
— Как… не будет… — шепчет торговец, прижимая руки к груди.
Взлетает в седло аль-Назир, оборачивается.
— Своей властью я запрещаю тебе, Шариф аль-Хатум, брать в жены эту девушку.
— Но почему?.. — подбегает ближе несостоявшийся жених, хватается за стремя. — Ты не можешь…
— Мой господин, чем мы вас прогневили⁈ — голосит торговец. — Кто возьмет мою дочь в жены после такого позора⁈
— Я сам на ней женюсь, — падают слова как камни, заставляют умолкнуть обоих мужчин. — У тебя, мой друг, уже есть две жены. Третью найти будет не так сложно. А ты, почтенный Мустафа, жди сватов на днях.
Опускаются руки у Шарифа, замирает пораженный старик с открытым ртом, а вороной жеребец уже несет хозяина прочь по улице, поднимая клубы пыли…
…Вечером, когда солнце уходит, и на улицы города снисходит благодатная прохлада, жители Аль-Хруса покидают дома. Кто-то располагается в саду, кто-то на крыше, а кто-то отправляется в гости.
Карим переступил порог, отделяющий женскую половину его дома от мужской. Комнаты здесь были еще роскошнее, чем у торговца. Алые ковры, шелковые драпировки, изящные кувшины с благовониями. И все только для одной женщины, обернувшейся на звук открываемой двери.
— Мой сын решил почтить меня своим вниманием, — Зейнаб аль-Назир, старшая сестра покойного шейха и вдова его военачальника, отложила в сторону вышивку и поднялась навстречу сыну. — Сегодня во истину хороший вечер…
— Я пришел сказать, что нашел невесту, — Карим отошел в сторону, уклоняясь от объятий матери.
— Великие Небеса услышали мои молитвы! — женщина прижала руки к груди. — Наконец, у меня появятся внуки! Кто она? Чьих кровей? Когда ты отправишь сватов? Ты, конечно, попросишь своего дядю, почтенного Джабаля аль-Назир, оказать тебе такую честь. А свадьба… Когда будет свадьба?
Она была готова говорить о предстоящих хлопотах бесконечно, исподволь диктуя свое мнение по каждому вопросу. Ответы ее интересовали мало. В представлении Зейнаб только ее мнение имело значение.
— Она — младшая дочь торговца тканями, — аттабей заставил мать умолкнуть. — И еще сегодня утром являлась невестой Шарифа, но я запретил ему жениться. А сейчас весь Аль-Хрус наверняка обсуждает мой поступок. Но это неважно. Я женюсь. И да, уверен, что дядя с удовольствием окажет мне честь, став сватом.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Карим! Как ты мог…
— Меня не интересует твое мнение, мама. Я лишь хотел, чтобы ты узнала новости от меня, а не от слуг. Доброй ночи.
Аттабей ушел, не слушая раздавшиеся за спиной причитания. Он не привык оправдываться или объяснять свои решения. Да и как объяснить то, что и сам Карим не мог понять?
Он помнил глаза девушки. Светлые, как пески под раскаленным солнцем. Помнил тонкую фигурку. И знал, что его близкий друг не ласков с женщинами. Что первая его жена умерла слишком рано, а вторая часто болела. До него доходили слухи о жестокости Шарифа, но не дело вмешиваться в чужую семью. Указывать, что правильно, а что нет. Однако… от мыслей о том, что та девушка окажется в руках его друга, Пустынный Лев начинал злиться. И гнев его был таков, что с трудом хватило сил уехать, и не забрать невесту с собой…
…Джабаль аль-Назир ответил на просьбу согласием. Его порядком удивило поспешное и совершенно неожиданное сватовство племянника, но он не сказал ни слова против. Знал, что Карим слишком уж похож на его покойного брата. Если захочет чего-то, уже не отговорить. Да и зачем? Мужчине в тридцать давно положено быть женатым. Будь жив Арджан, устроил бы счастье сына, но погиб… Сгинул в пустыне вместе с шейхом. А потом началось такое, что Кариму стало не до поисков жены.
В дом торговца тканями Джабаль прибыл вместе с сыновьями. Осмотрелся. Огладил бороду. Усмехнулся, представляя, как гневается в своих покоях Зейнаб аль-Назир. Гордая женщина, воспитанная в роскоши и никогда не знавшая отказа. Ей, дочери шейха, как смириться, что сын приведет в дом простолюдинку? Да еще и не просватанную в таком-то возрасте.
Невест в
