Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий
И, похоже, он не ошибся. Петронас принял его достойно, в его честь дал пир, а на следующий день разговаривал чрезвычайно дружески:
— Может ли быть что-нибудь более замечательное, чем братская любовь и согласие? — спросил Петронас у Наленча. — Что в том плохого, что сводные братья желают сделать Лестека из Познании своим судьей или же юдексом?
— Так, господин. Это замечательное и доброе дело, — кивнул обрадованный Наленч. — Вот только, согласится ли на это Пестователь? Не посчитает ли он, что подобным образом будет ограничена его власть над сыновьями?
Петронас милостиво улыбнулся и заявил:
— Даго Господин и Пестователь любит то, что правильно и служит добру. Почему бы стал он осуждать предложение Лестеку короны юдекса?
И тогда Наленч решил играть в открытую. Он признался:
— Корона юдекса дается Лестеку не даром, мой господин. Авданец желает завоевать Землю Шлёнжан. Семовит же желает получить согласие на военный поход против Ватая. Ну а Палука с Лестеком желают захватить Землю любушан. Пестователь, он же человек мира, а все эти походы грозят войной.
— А разве война не является ремеслом воина? — вопросом на вопрос ответил Петронас.
— Захват Земли Шлёнжан, любушан и поход против князя Ватая может разгневать князя Сватоплука. Мы не знаем большей мощи, чем имеется у Великой Моравы.
— Даго Пестователь не обязан знать о каждом шаге своих сыновей. Это ведь Лестек, как судья собственных братьев, должен выдать им разрешение на ведение войны. Разве не случается так, что если кто-то держит на своем дворе очень злых собак, случается, что те срываются с цепи и кусают чужого человека.
— Это почему же ты сравниваешь сыновей Пестователя с злыми собаками? — отшатнулся Наленч.
— Извини, если я чем-то тебя оскорбил, но я не могу более верно выразить то, что желают сделать сыновья Пестователя. Ведь если военные их походы закончатся неудачей, они возвратятся, словно собаки с поджатыми хвостами. А если они одержат победу, разве не обрадует Пестователя известие, что его держава сделалась еще большей и могущественной? Ибо сказано ведь: пускай не знает правая рука, что делает левая.
— Но Сватоплук, господин… — начал было возражать Наленч, но Петронас перебил его:
— Сватоплук пришлет послов к Пестователю и спросит его, он ли разрешил военные походы против племен, подчинявшихся Великой Мораве. И ответит ему Пестователь: «Я ничего не знаю о каких-либо войнах. Наверное, это мои неуклюжие сыновья устраивают какие-то разборки со своими вассалами. Накажи их, если желаешь, или их накажу я».
— Не играйся, господин мой, в непонятные мне разговоры. Я не воспитывался, как ты, в Византионе. Но хочу знать правду. Можно ли Лестеку принять корону юдекса и выразить согласие на военные походы?
И ответил ему византиец Петронас:
— Эта страна уже слишком долго живет в мире. Заржавели мечи воинов и острия копий. Нельзя слишком долго держать на привязи свору злых псов. Если мои слова тебе неприятны, то, возможно, и лучше, что ты разговариваешь со мной, а не с Пестователем. Потому что я согласен с тем, чтобы кто-нибудь выпустил из руки поводки, на которых пленены псы Пестователя. Давно уже надлежит нам получить Землю Шлёнжан и княжество Ватая. И нам должна принадлежать Земля любушан. Так что пусть покроет голову Лестека корона юдекса. Только это уже не мое дело, что юдекс посчитает добрым или злым.
— Не выражаешься ты ясно, благородный господин, — осторожно заметил Наленч. — Говоришь так, будто знал все мысли Пестователя, но ведь ты всего лишь его слуга.
— Да, я его слуга, — Петронас покорно склонил голову. — Но я стал Выразителем Его Воли. Ты не сможешь увидеться с Пестователем, поскольку он того не желает. Впрочем, разве не догадываешься ты, что не услышишь от него ни «да», ни «нет»? Потому послушай моего совета: возвращайся в Познанию и вместе с Лестеком обдумай мои слова.
Сказав это, Петронас поднялся из-за стола и попрощался с Наленчем глубоким поклоном. А тому не оставалось ничего иного другого, как ехать в Познанию, а потом вместе с Лестеком и слепой наставницей раз десять всяческими способами обдумывать слова Петронаса.
— Да кто такой этот приблуда, что может говорить подобным образом? — возмущался Лестек. — Быть может, он желает рассорить меня с отцом и направить на меня его гнев?
— Это правда, — признала наставница. — Но считается только одно: желаешь ли ты, Лестек, сделаться опорой своих братьев и носить корону юдекса, а когда-нибудь, возможно, и корону полян?
— Да. Хочу, — твердо сказал Лестек.
И вот теперь, когда все исполнилось, и он сделался юдексом — Лестек сидел на троне и дрожал от тревоги, что, быть может, подпал под гнев Пестователя. Но вместе с тем в его жилах растекалась удивительная сладость власти и изгоняла страх из его души. Ибо, разве не было чем-то чудесным сидеть на троне и в присутствии многих лучших людей и обычных воинов глядеть сверху на трех своих братьев: Авданца, Палуку и Семовита. И разве не было правдой, что, как говорили, войска четырех сыновей Пестователя были раза в два, а может — и в три раза, сильнее младшей дружины Пестователя; о могуществе Даго Господина теперь могла решать исключительно воля Лестека как юдекса. Ибо, если бы Петователь пожелал вести с кем-нибудь войну и вызвал себе на помощь старшую дружину, он должен был бы просить предоставить ему воинов своих сыновей, а по данному вопросу решение принимать мог исключительно Лестек как судья и повелитель собственных братьев. И вот так по правде, именно он, Лестек, был уже сильнее своего отца, Даго Господина. Так чего было ему бояться? Что значил для него гнев Пестователя?
Говорят, что подавил он в себе страх и произнес громким голосом:
— Приглашаю вас, братья мои, на пир…
Семь дней и семь ночей продолжались пиры, забавы и охоты. Когда же минули те семб дней и семь ночей, и закончилась Встреча Четырех Великанов — первым в обратную дорогу отправился Семовит.
Перед отъездом поклонился он невидящей наставнице и еще раз вложил свои ладони в ладони Лестека.
— Слышала я, — обратилась к Семовиту слепая, — что благородная госпожа Арне вышла замуж за Мыну, сына князя Ватая.
— Да, так случилось, — признал Семовит.
— Так что езжай, — сказал Лестек, — и вместе с Мыной добудь Грады Червенские, чтобы я когда-нибудь получил от тебя в дар багряный плащ.
— Ты получишь от меня четыре багряных плаща, — пообещал Семовит с едва скрываемым пренебрежением и даже