Татьяна Мудрая - Клятва Гарпократа

Тут соединили мужи свои клинки и стали обмениваться сильными ударами. При Хёскульде была его знаменитая секира с рукоятью, что заметно потолстела от золотой обмотки, и крепкий большой щит, а у его противника вместо того и другого простой меч, да и тот был коротковат. Однако не было Хёскульду в щите большого проку, потому что никто не держал его перед ним, а секира отчего-то вдвое потяжелела. Почуяв это, ударил Хёскульд по мечу Старкада и вышиб его. Он хотел отрубить тому правую руку, но не вышло с первого раза.

— Стыдно тебе нападать на безоружного, — говорит тут Йорун Хёскульду.

— Пока воин держится на ногах, он бьётся, — рассмеялся тот. — И не тебе говорить о стыде, жена двух мужей.

— Одного, — коротко ответила Йорун и послала Радугу Сечи в полёт. Говорили потом те, кто видел, что именно так всё и было: клинок на миг стал живым, почуяв знакомую кровь, и обрёл крылья. Всё это выдумки глупцов и трусов. На самом деле Йорун попросту обхватила рукоять меча своими тонкими ладонями и в длинном прыжке ударила им вперед, как копьем. Целила она между щитом и левой стороной груди, но случилось так, что щит опустился и острие проткнуло низ живота Хёскульда, выйдя рядом с хребтиной. Женщина тотчас выдернула меч, и наружу показались кишки.

— Отъелся я в родных местах, — промолвил Хёскульд, — вон сколько тут жира.

И упал ничком, зажимая рану руками.

Говорят, что напоследок сложил он такую вису:

Вязу сражений присталоВ Одина буре погибнуть.Дивной дисе нарядов —Ливень двух лун проливать.

Тонкую льдину сечиВ грудь мою направляетХозяйка моста дракона,Ива огня приливов.

Полем пламени волн,Фрейей льдины ладониВ Бездну Мрака отправленВозничий морского вепря.

— Поистине, всё золото и всё серебро мира должны стать твоими, — сказал на это Старкад. — Ибо всегда знал я, что мне досталась хорошая жена, но только теперь вижу, насколько хорошая.

— Я не такая жена, какой хотела бы быть, — ответила на это Йорун. — Нечто случилось между нами обоими в ту первую ночь, когда ты подарил мне дитя взамен потерянного. Почему бы тебе не вложить свой добрый меч в достойные его ножны, как я поступила ныне с Радугой Сечи?

— Дело ты говоришь, — сказал ей муж.

Однако сперва поручили они Хёскульда стараниям его людей, которые мигом позабыли, как драться, и сели оба на его рьяного жеребца. Так объездили они ближайшие дворы и усадьбы, рассказывая тем, кто хотел их слушать, что они убили Хёскульда, но платить за это всю положенную виру не станут, потому что он первый начал. Впрочем, впоследствии оказалось, что Хёскульд выжил, хотя долго пробыл в постели рядом со смертью. Вот только детей у него больше не получалось.

А Старкад и Йорун жили в полном ладу и богатстве еще долго, и от них пошло многочисленное и славное потомство. И говорили все, кто их знал, что вдвойне счастлив тот муж, которому одно солнце светит летним днем, а другое — бесконечной зимней ночью.

На этом кончается сага о Йорун».

— Хорошая у тебя получилась история и прохладная, но до чего же много в ней войны! — сказал Байаме. — И длинная — те, что во время их Первого Сна рассказывал людям я, были куда короче. Может быть, вы сначала выслушаете меня, а уж потом решите, годится ли мне твой подарок?

Пришельцы согласились, и он начал так:

— Когда я первый раз покинул землю, отправившись жить в далекую страну покоя Буллима, находящуюся выше священной горы Уби-Уби, то завяли и умерли все цветы, а на их месте уже не вырастали новые. Земля без украшавших ее цветов выглядела голой и опустошенной, Цветы стали легендой, которую старики племени рассказывали молодежи. Вслед за цветами исчезли пчелы. Напрасно женщины брали сосуды, чтобы собрать в них мед, — они всегда возвращались с пустыми руками. Нет, им было что есть и пить — внутри дерева баоб, или бутылочного дерева, есть две полости: нижняя всегда полна чистой воды. а в верхней находится сладкий нектар. На листьях и стволе белого эвкалипта Яраан образуются смолистые шарики — это похоже на вашу христианскую манну.

И вот, когда земля изнывала от засухи, на листьях эвкалиптов появились белые крупинки сахара (дети называют их гунбин), а затем прозрачный сок, стекавший по стволу, как мед. Сок застывал на коре комочками, которые иногда падали на землю, и там их собирали и ели дети.

Сердца людей радовались, и они с благодарностью ели ниспосланную им сладкую пищу. Однако виринуны страстно хотели видеть землю снова покрытой цветами, как это было до ухода Байаме.

Всё было бы хорошо — но красота отлетела от этой земли. А дальше случилось вот что.

Муринбунго, водные лубры, то есть девушки, жили тогда в реке Киммул, а это также и змей Кунмаингур. И вот однажды девушка по имени Виррейтман вышла из реки, надела на голову мужскую повязку, чтобы подобрать свои длинные волосы. А эти волосы были ничуть не менее красивы, чем у вашей Йорун, уж поверьте мне! Также она взяла копье и бумеранг и отправилась охотиться на валлаби. Она метнула свое копье и убила Нгал-мунго, большого кенгуру, взяла две палочки для добывания огня, развела с их помощью костер и зажарила кенгуру в земляной печи.

Был человек по имени Ногамин. Он тоже удачно поохотился, хотя это был лишь небольшой валлаби. Он оглянулся вокруг, увидел поднимавшийся над деревьями дымок и решил посмотреть, что там.

Виррейтман огляделась вокруг и заметила, что к ее лагерю подходит мужчина. Тогда она положила бумеранг и копье рядом с собой, легла в пыль лицом вниз, скрестив перед собой руки, и стала ждать, когда мужчина подойдет к ней.

Ногамин подошел.

— Эй, что случилось? — спросил он.

— О, мне что-то нехорошо, — ответила девушка, — У меня болит живот.

— Отчего это? Почему ты не встаешь? Встань и вытащи из печи своего кенгуру.

— Нет, о мудрец. Мне не до того. Ты сам вытащи кенгуру и забери его.

— Хорошо. Но, может быть, ты встанешь?

— Нет. Я не могу этого сделать при тебе.

Ногамин вытащил кенгуру из земляной печи, подобрал тушу и покинул лагерь.

— Прощай, — крикнул он девушке.

Когда Ногамин ушел, девушка быстро вскочила. Она взяла свой бумеранг и копье и убежала.

Ногамин шел и все думал о Виррейтман. Он думал о том, в какой позе она лежала и как она прятала свои глаза, когда говорила с ним.

— Может быть, она еще девочка, и оттого к ней не приходят мужчины, — подумал Ногамин и остановился, — Я вернусь и разыщу ее.

Он положил на землю валлаби и кенгуру и отправился обратно. Лагерь оказался пуст, только на месте, где лежала Виррейтман, был виден в пыли отпечаток ее тела — колен, бедер и скрещенных рук, но особенно глубоки были две ямки, оставшиеся от ее грудей.