Светлана Крушина - Голос дороги

— Морган! — княгиня убрала с колен рукоделие и приподнялась. — Ты наконец-то вернулся! Я уже начинала волноваться.

— Пришлось задержаться, — мягко сказал князь, взял ее за плечи и поцеловал в лоб. — Здравствуй, Мираль, здравствуй, Нинель.

Старшая княжна кивнула. Взглядом, который при самой большой фантазии нельзя было назвать дружелюбным, она сверлила Грэма. Тот старался сохранять невозмутимое выражение лица, но нервы его были на пределе. Немного ободряли дружелюбные взгляды младшей княжны, — она улыбалась ему из кресла, куда уселась, перекинув ноги через подлокотник. В своей простой мужской одежде и в более чем свободной позе она еще меньше подходила этой чопорной гостиной, чем Грэм.

— Кто этот мальчик? — проговорила княгиня своим слабым тихим голосом, заметив наконец Грэма. Тот сумрачно ей поклонился.

— Это мой сын Грэм, — тихо, но отчетливо ответил князь.

Взгляд старшей княжны стал откровенно враждебным. Гата тихо улыбалась, болтая ногами, и наслаждалась ситуацией.

— Сын? — переспросила княгиня. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего. Для супруга или для неожиданно появившегося пасынка, было непонятно, но возможно, для них обоих. — Очень интересно.

— Я тебе все объясню, — поспешно сказал князь.

— Надеюсь. Но немного позже. Сейчас нужно распорядиться насчет обеда и комнаты для мальчика. Ты, Грэм, располагайся пока здесь. Отдыхай.

С этими словами княгиня томно выплыла из гостиной. За ней, так и не произнеся ни слова, последовала Нинель.

— Боги, как смешно, — хихикнула Гата.

Князь бросил на нее неожиданно свирепый взгляд.

— Не понимаю, что тут смешного. Грэм, ты пока садись.

Грэм осторожно опустился в одно из кресел, на самый краешек. Чувствовал он себя неважно. Все произошедшее за последние несколько дней казалось дурным сном, и очень хотелось надеяться, что скоро он проснется в доме Брайана.

— Ты в порядке? — спросил князь, почти падая в кресло напротив. Вид у него был немного виноватый.

— Конечно, сударь, — сдержанно ответил Грэм.

— Думаю, они просто удивлены.

— Конечно, — повторил Грэм, глядя в сторону.

Гата снова хихикнула.

— Тебе смешинка в рот попала? — сухо осведомился князь.

— Просто не могу спокойно смотреть на физиономию Нинели, — заливаясь смехом, пояснила Гата. — Нет, правда!

Она так заразительно смеялась, что князь невольно улыбнулся, и даже Грэм не мог сохранять серьезное выражение лица.

— Вот ты уже киснешь, — обратилась к нему Гата, — а я терплю ее почти шестнадцать лет. По-моему, большей зануды, чем Нинель, на свете нет. И кто только захочет взять ее в жены? Вот уж не позавидую ее мужу!

— Подумай лучше о себе! Тебя вообще никто замуж не возьмет, если будешь себя так вести! — предупредил князь.

— Очень надо! Грэм! — она привстала в кресле. — Хочешь, я покажу своего сокола?

— Гата, угомонись! — со смехом воскликнул князь. — Еще успеешь все показать.

Гата приготовилась возражать, но в комнату вернулась княгиня.

— Обед будет подан через полчаса, — сказала она очень спокойным размеренным голосом. — Гата, будь добра переодеться. Не кривись. Я хочу, чтобы ты хотя бы иногда выглядела прилично. Прошу тебя, поторопись. Грэм, тебе тоже нужно переодеться. Элис проводит тебя в спальню и принесет теплую воду, умоешься с дороги. Морган, тебя это тоже касается.

— Хорошо, — сказал князь и поднялся. — Пойдем, Грэм.

За ними увязалась Гата, неохотно покинувшая свое кресло. Она пристроилась сбоку от Грэма и собралась было засыпать его градом вопросов, но, к его счастью, они вышли в обширный холл, в глубине которого виднелась широкая лестница. Там их ждала молодая женщина в простом синем платье и с волосами, убранными под платок. Без лишних вопросов она увела Грэма наверх, в приготовленную для него спальню.

Комната произвела на Грэма гнетущее впечатление. Для спальни она была слишком велика, а размеры кровати попросту привели его в ужас. На ней могли улечься, пожалуй, десять человек, причем как вдоль, так и поперек. Как же на ней спать? задумался Грэм, разглядывая ее.

Элис напомнила ему о себе, приказным тоном велев раздеться и заявив, что "эти тряпки" нужно сжечь. У нее наготове была уже чистая новая одежда. Грэм умылся и стал одеваться. К счастью, на рубашке не было ни кружев, ни воланов, чего он втайне боялся, насмотревшись на туалеты князя. Штаны тоже были простого кроя, хотя и сшиты из хорошей замши. Высокие сапоги из мягкой кожи были очень хороши, и очень понравились Грэму, который никогда раньше сапог не носил. Элис тщательно расчесала его волосы и заплела их в косу. Когда, наконец, она подвела его к зеркалу, то он сначала не узнал себя в отражении. Разве это он, этот высокий и стройный юноша в ослепительно белой рубашке, с гладко убранными волосами? Грэм разглядывал себя, приоткрыв рот от удивления.

— Вот теперь вы выглядите вполне прилично, — удовлетворенно сказала Элис и повела его в столовую.

Там его ожидал сюрприз. Вокруг стола со скучающим видом уже слонялась Гата, которую он не сразу узнал. Она была в платье, с убранными волосами, и с жемчужным ожерельем на шее. При его появлении она заметно оживилась и, в свою очередь, с веселым удивлением уставилась на него.

— С ума сойти! — сказала она. — Я-то думала, ты совсем дикарь, а ты, гляди-ка, какой! Хорошо Элис постаралась — и впрямь княжич!

— Над тобой тоже кто-то хорошо поработал, — огрызнулся Грэм.

Гата расхохоталась:

— А ты молодец! Ты, главное, не теряйся, и все будет хорошо. Думаю, мы с тобой подружимся. А на Нинель просто внимания не обращай, она всегда такая. Видишь ли, с ее воспитанием в храме перестарались… я это вовремя поняла, и сбежала оттуда. Точнее, — она усмехнулась, — меня выгнали. К счастью.

Вошли князь с княгиней, а за ними — Нинель. Князь выглядел угнетенным, а княгиня — бледноватой. Вероятно, между ними уже произошло объяснение.

Старая княгиня, слава богам, за столом не появилась.

Этот обед стал настоящим испытанием для Грэма. Среди прекрасно воспитанных новоявленных родственников, с изяществом орудовавших столовыми приборами, он чувствовал себя неотесанным чурбаном. Он никогда в жизни не ел, пользуясь ножом и вилкой, не имел ни малейшего понятия о том, для чего предназначены многочисленные столовые приборы, и как вообще управляться с поданными блюдами. Все его моральные силы уходили на то, чтобы сохранять спокойное выражение лица и не краснеть. Он почти ничего не съел, извинился, сослался на усталость и сбежал в приготовленную для него комнату, где запер дверь, бросился ничком на кровать и предался мрачным размышлениям.