Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

Однажды сумел краешком глаза увидеть одного из керкенсов, не самого керкенса, а то ли голову, то ли хвост, то ли середину, осталось впечатление чего-то огромного, бронированного, некой чудовищной твари, созданной постоянно прорывать норы.

Монахи, как я понимаю, научились ими управлять, но только частично. Как люди вроде бы управляют пчелами, гордо называя их домашними, хотя пчелы и не подозревают, что кто-то считает себя их хозяином.

Голова продолжает работать, отвлекая от ужасов спуска, я старательно пытался собрать в памяти то немногое, что знаю о выборах в монастырях. Жизнь монахов вся в правовом режиме, это от них пошла мажоритарная система и все прочее, что станет определяющей чертой демократии, а пока такое только в монастырях, где устав тщательно определяет дух, структуры, функционирование и даже механизмы пересмотра и приспособления правовых норм к жизни монашества.

Если старший приказывает нечто «невозможное» для выполнения — и морально и физически, — то монах имеет право возразить ему, однако «без высокомерия или постоянного духа противоречия». В крайнем случае монах может даже воззвать к совести. Проявлять послушание он должен лишь там, где «не замечает греха», как позднее скажут иезуиты.

В монастырях жестко соблюдается принцип всеобщего избирательного права. «Ни один епископ не должен быть навязан», — предписывал папа Целлестрин. «Каждый, кому предстоит управлять, должен быть избран всеми, кем он призывается руководить», — уточнял папа Лев I.

Другой принцип: делом всех являются не только выборы, но и само управление. «То, что касается всех, должно быть обсуждено и одобрено всеми», — писал папа Иннокентий III.

Однако, судя по словам Гвальберта, здесь назревает… или уже назрело столкновение двух или больше подходов к управлению, а то и вовсе к целям и задачам монастыря.

И мне, похоже, предстоит как можно быстрее разобраться, по какую сторону забора упасть, потому что бунтарский дух Хайгелорха хоть и вызывает сразу симпатию, однако я уже убедился, что не все старики — глупцы и маразматики, а поспешные реформы чаще всего заканчиваются крахом, кровью, войнами и всеобщим упадком.

Сама суть конфликта, как догадываюсь, — не банальная борьба за высший пост, что дает неограниченную власть. Это бывает чаще всего в мирской жизни, но здесь люди духовные, то есть одухотворенные, Гвальберт прямо указал на некую борьбу старого с новым, молодых монахов с консервативным старичьем.

Только непонятно, почему уходит аббат, обычно это пожизненная должность, снять могут только визитаторы из Ватикана за четко доказанные прегрешения, как будут говорить позже, а сейчас говорят «грехи», как будто это не одно и то же.

Воздух снизу поднимается теплый, даже жаркий, но не сухой, как ожидаю подсознательно, скорее напротив — влажный, словно вхожу в огромную оранжерею.

Пещеры переходят одна в другую, как по горизонтали, так и под углами, но я выбирал те ступени, которые ведут вниз как можно круче, обычно по винтовой, наконец выбрался в пещеру, что выглядит обычным гротом, только большим, даже очень большим, чтобы не сказать огромным.

Воздух свежий и чистый, словно я только что причалил на лодке к скалистому берегу и вошел в красивую пещеру, где вход наполовину замаскирован, как вот здесь, цветущими виноградными плетями.

Посредине журчит и прыгает по гладким обкатанным камешкам широкий ручей. На той половине пещеры бассейн с чистейшей водой, ручей красиво ниспадает туда широкой стеклянной струей, что выглядит неподвижной, но внизу вода пенится и величаво расходится кольцевыми волнами.

Вдоль ручья торчит высокая зеленая трава, хотя и бледноватая, на мой взгляд искушенного филателиста. Вокруг бассейна даже кусты, почти половина в мелких розовых цветах.

— Нравится?

Я вздрогнул, резко повернулся. Шагах в пяти на уступе монах в коричневой рясе смотрит на меня с приветливой улыбкой. Лицо розовое, кустистые брови совершенно седые, широкий в скулах, лоб покрыт бисеринами пота.

Я сказал почтительно:

— Здравствуйте, достопочтенный! Не очень потревожил?

Он заулыбался, лицо стало еще шире.

— Всегда рад, когда кто-то решается набраться отваги и спуститься к нам. Вы, я смотрю, новенький?

— Просто гость, — ответил я. — Мимо ехал. Думаю, дай загляну.

Он спросил недоверчиво:

— Мимо? Куда же дальше ехать, там Край Света!.. Ах, это так шутите… Видите, я отвык от гостей, уже и шуток не понимаю.

— Ну да, — сказал я, — а кто сказал так серьезно насчет Края Света? Меня аж прошибло… Как у вас здесь удивительно! Раньше я скорее бы убился, чем поверил в такие чудеса под землей!..

Он заулыбался.

— Вы о чем?

— Как вам это удалось?

Я указал на роскошные кусты и зеленую сочную траву. Он посмотрел на меня с затаенной улыбочкой и тем выражением, когда держат за спиной некий и довольно крупный сюрприз.

— Поднимайтесь ко мне, — предложил он кротко. — Здесь для вас есть кое-что еще…

Заинтригованный, но и настороженный, я быстро взбежал на восемь ступенек выше, монах оказался макушкой мне по грудь, смотрит снизу вверх, однако улыбается покровительственно, как человек, у которого в кармане большой сюрприз.

— Идите за мной…

Глава 14

Мы прошли немного по карнизу над пропастью, где на дне ручьи, трава между округлых камней, дальше небольшой проход по туннелю и красиво прорубленная арка, как понимаю, в следующую пещеру, что оказалась размерами не больше деревенского сарая, зато на той стороне видна самая настоящая дверь, плотно вписанная в стену так, что ни малейшего зазора.

Монах со сдержанной улыбочкой потянул дверь на себя, из-за нее донеслось веселое птичье щебетанье. Пахнуло ароматом цветов, а когда монах сдвинулся, я потрясенно в той исполинской пещере увидел прекрасный сад, кусты в цветах, высокую траву, толстые стволы деревьев с красиво изогнутыми ветвями.

Я охнул:

— Как такое возможно?

Он довольно улыбался.

— Это одна из оранжерей, за которыми я присматриваю. Не самая крупная, конечно, но где-то миль четыреста по площади… гм… в ней наверняка есть.

— Ну да, — сказал я ошарашенно, — что такое четыреста миль?.. Пара королевств, конечно, поместится, но Мамонтова намного крупнее. Надеюсь, ниже вас там пещер нет?

Он изумился, посмотрел даже с некоторой обидой.

— Как это нет? Все, что связано с камнями и металлами, ниже. А в самой глубине те, куда уже начали свозить запасы зерна, муки, благо подземные реки вряд ли иссякнут… так уж сразу.