Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

— Аббат ломает голову, — пояснил я, — где и как нарушена защита Храма, но, возможно, эта темная тень и не проламывала ее? А появилась именно здесь?.. Ладно, неси, а то спину сломаешь. Это что у тебя?

Он прорычал недовольно:

— Руда…

— А там не могут на месте?

— Там и обрабатывают, — ответил он сердито, — но эти куски для каких-то снадобий или зелий… Толочь надо прямо перед смешиванием. Спасибо, брат паладин!

— Пока не за что, — ответил я.

Он уже уходил, но нашел в себе силы оглянуться.

— За то, что вникаешь в наши дела. У тебя свежий взгляд. Замечаешь то, к чему мы привыкли и не видим.

Я двинулся в ту сторону, откуда он появился, из зала на первом этаже ведут сразу три широкие лестницы в обширные подвалы, оттуда начинается бесконечный и пугающий новичков спуск, а я не весьма как бы знаток и эксперт в монастырских подземельях, так что пошел без торопливости, осматривался и прислушивался.

Чувствуется, что монахи не рубили тупо камень, а творчески приспосабливались к рельефу пещер, делали ступени где шире, где уже, чаще всего пускали их по краю, но в одном месте предпочли прорубить вертикальную шахту, пустив ступеньки винтообразно.

Я спустился по кругу в пещеру, где ахнул от размеров и мрачной красоты и величия.

Гвальберт Латеранец, сильно накренившись над поручнями, рассматривает нечто внизу в глубокой пещере, где в полной тьме что-то огромное шуршит, гулко вздыхает, скребется, иногда раздается сухой треск, словно лопается не просто камень, а целые скалы.

— Что там за чудовища? — спросил я.

Он оглянулся, сказал равнодушно:

— Керкенсы. Такие черви, хотя не черви, а… в общем, не черви. Грызут камень, что-то в нем находят и жрут, ты бы слышал, как чавкают, заодно расширяют пещеры. Надо только направлять их, чтобы рушили что надо, а то наломают…

— Все как у людей, — согласился я. — Пусть ломают, у них вводить демократию не будем. Ты у них надсмотрщиком?

Он покачал головой.

— Слово какое-то поганое.

— Тогда пастух?

— Это ближе, — согласился он. — Христос тоже был пастухом, а не надсмотрщиком, хотя когда я сам прочел, что он и как говорил… гм… У тебя какие-то новости?

— Да, — ответил я. — Черная тень появлялась в моей келье. Это достаточная новость?

Он насторожился.

— И?

— Убралась, — сообщил я.

Он вздохнул с облегчением.

— Слава Творцу!

— Правда, — добавил я, — пришлось наорать на нее, но не думаю, что на нее так уж подействовала моя ругань. Скорее то, что я паладин, профессиональный истребитель всякой нечисти, нежити и прочих демонов и недемонов.

Он всмотрелся внимательно.

— Значит, вас, паладинов, в самом деле страшатся?

— Хорошо бы, — ответил я. — Плохо, когда хорошие люди почему-то побаиваются этой тени. Это значит, поступают не весьма зело и сами это понимают.

— Тогда можем попробовать ее как-то погонять?

— Как? — спросил я с досадой. — Мне ее не догнать. Она быстрее, для нее стены ничего не значат, а я лоб расшибу.

— Да, — признался он, — как-то не подумал. Сперва решил, что можно бы зажать с двух сторон… тут бы наш аббат помог, но у него и так дел хватает…

— Вообще-то, — сказал я осторожно, — что может быть важнее жизни монаха вверенного ему монастыря?

Он подумал, предположил:

— Может быть, жизнь всех монахов?

Я прислушался к грохоту внизу: а что, если эти черви, что не черви, вздумают грызть свод своей пещеры, они ж дураки, наверное, все мы рухнем к ним в пасть. Правда, Гвальберт выглядит достаточно уверенным и знающим, но не секрет, что самые уверенные на свете люди — дураки. А еще они и все знают, и всем дают советы.

— А чем занимается аббат, — поинтересовался я, — кроме защиты периметра Храма?

Он взглянул с удивлением.

— Всем монастырем. А сейчас еще и выборами. Он уходит с должности настоятеля, а за его кресло борются две группы.

— Приор Кроссбрин, — сказал я, — и еще… кто?

Он ухмыльнулся.

— Кроссбрин останется приором, если победит отец Фростер. Ты его видел на трапезе, но вряд ли обратил внимание. Отец Фростер говорит мало, внимание не привлекает, но это самый лучший знаток традиций как нашего монастыря, так и всех остальных на свете. Он строг, но справедлив.

— А кто второй?

— Отец Хайгелорх, — сказал он.

— Тоже знаток?

— Как раз Хайгелорх за реформы, — ответил он. — Резкие. Тебе с ним надо пообщаться, брат паладин. Только вряд ли сейчас, день выборов уже определен, это случится всего через три недели. Потому отец Хайгелорх занят.

— Еще бы, — согласился я. — Быть настоятелем такого монастыря — это огромная власть и ответственность. То-то все слышу из келий Veni Creator…

Он криво улыбнулся.

— Все согласно традиции перед выборами.

— А почему, — спросил я, — аббат не хочет назначить своего преемника? Чаще всего поступают так. В других монастырях. Нормальных.

Он скупо улыбнулся.

— Хорошее уточнение. Чаще всего и у нас так, но сейчас особый случай. Трудно решить, кто прав…

— Выбирают по личностям?

— Точный вопрос, — сказал он с уважением. — А вы, брат паладин, смотрите в корень. Выбирают пути, но во главе каждого стоят определенные люди. Выбирая Фростера, монахи голосуют за стабильность и устойчивость, медленное продвижение к цели, а кто-то за Хайгелорха — тот жаждет рывка с неясными… до конца еще не осмысленными последствиями. Монахи разделились на два лагеря. Тебе нужно принять участие в выборах, брат паладин.

— У меня нет права голоса, — напомнил я.

— Возможно, — ответил он загадочно, — будет. А в нашем случае каждый голос важен.

— Учту, — ответил я. — Спасибо за подсказку!.. А что там за ступеньки… вот там, слева?.. Ниже тоже пещеры?

Он ухмыльнулся.

— Еще какие! Хочешь взглянуть?

— Свежий взгляд, — ответил я словами Жака, — вроде бы хорошо. Не повредит как бы.

— Бог в помощь, — сказал он, — там ступени широкие, но ты только прижимайся к стене. Иначе керкенсы могут заметить.

— Сожрут?

— Они хватают все, — ответил он серьезно, — что двигается. Хотя непонятно, почему.

— Инстинкт, — сказал я книжно. — В древности боролись за место под… сводами с кем-то еще, а теперь просто осталось в памяти.

— Будь осторожен, — напутствовал он. — Ты еще можешь пригодиться в монастыре.

— Ну, спасибо…

Ступени вырублены в отвесной стене, как в разрезанной вдоль толстой трубе, что под углом идет вниз, приходится нагибать голову, в монастыре только брат Жак мне вровень; я двигался медленно и все поглядывал опасливо вниз — никаких перил, а если голова закружится, то рухнешь в бездну, и неизвестно сколько падать, пока неожиданный шлепок в темноте не расплескает в тончайшую лепешку, а то и забрызгает тобой стены.