Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

— Почти весь город стоит в тени этой штуки, в то или иное время дня.

— На что это похоже?

— В ней темнее, чем вне её. По моему опыту, тени так себя и ведут.

— Ха. — Первый раз Трясучка увидел на её лице нечто похожее на улыбку, и подумал, что она ей идёт. — Я всегда твердила, что съезжу туда.

— В Адую? Что же тебя останавливает?

— Шесть человек, которых надо убить.

Трясучка сдул щёки. — А. Это. — По нему пробежала волна беспокойства, и он заново задумался о том, какого же чёрта он сказал да. — Всегда был самым злым своим врагом, — пробормотал он.

— Тогда держись ко мне поближе. — Её улыбка стала шире. — Скоро у тебя появятся и похуже. Мы прибыли.

Не чувствовалось, что они у цели. Узкая улочка, тёмная и пыльная. Разваливающиеся дома прижались друг к другу, подгнившие и облупившиеся ставни, куски облицовки потрескались и поотставали от сырых кирпичей. Он повёл коня вслед за повозкой в угрюмую подворотню, пока Муркатто затворяла за ними скрипящие ворота и задвигала ржавый засов. Трясучка привязал лошадь к гнилой коновязи в покрытом сорняками и попадавшей черепицей дворе.

— Дворец, — пробурчал он, устремляя взор навстречу серому квадрату небес наверху. Все стены вокруг в высохшем лишайнике, на петлях висели полуразвалившиеся ставни. — Когда-то был.

— Я купила его из-за его места расположения, — сказала Муркатто, — не ради отделки.

Они направились в сумрачный зал, пустые проёмы дверей вели в пустые опочивальни. — Полно комнат, — заметил Трясучка.

Дружелюбный кивнул. — Двадцать две.

Их сапоги топали по скрипящей лестнице, пока они поднимались наверх сквозь гнилое нутро здания.

— С чего ты собираешься начать? — спросила Морвеера Муркатто.

— Я уже начал. Представительные письма отосланы. У нас подготовлен внушительный вклад для зачисления на счёт "Валинта и Балка" завтра утром. Настолько внушительный, что гарантрует внимание самого старшего конторщика. Я, со своей ассистенткой и твоим человеком, Дружелюбным, проникнем в банк под видом купца и его помощников. Мы встретимся с — а затем попробуем его убить — Мофисом.

— Так просто?

— Не упустить возможность — как правило ключевой способ решения таких дел, но если подходящий момент не наступит, мне придётся заложить фундамент для более… разветвлённого подхода.

— А с остальными нами что? — спросил Трясучка.

— Наша нанимательница, очевидно, обладает приметным обликом и может быть опознана, тогда как ты, — Морвеер презрительно бросил ему сверху лестницы, — выделяешься как корова среди волков, и будешь также полезен. Ты слишком высок, у тебя слишком много шрамов и твоя одежда намного более сельская, нежели это уместно в банке. Что же касается волос —

— Блюэээ, — произнесла Дэй, тряся головой.

— Что бы это значило?

— В точности то, что прозвучало. Ты просто-напросто крайне, крайне… — Морвеер повращал рукой. — Северный.

Муркатто отомкнула ободранную дверь наверху последнего лестничного пролёта и толкнув, распахнула её. Оттуда сочился грязный дневной свет. Трясучка прошёл вслед за всеми, моргая от солнца.

— Клянусь мёртвыми. — Путаница беспорядочно разбросанных крыш всевозможных форм и углов наклона раскинулась повсюду — красная черепица, серый шифер, белая освинцовка, гниющая солома, облепленные мхом стропила, позеленевшая, испещренная полосками грязи медь, залатаная холстом и старой кожей. Нагромождение покосившихся фронтонов, чердаков, балок, покрытых облупившейся краской и поросших травой, покачивающихся отливов, примотанных цепями изогнутых желобов и провисших бельевых веревок теснилось повсюду и выглядело так, как будто в любой момент может скопом сорваться и рухнуть на улицы.

Бесчисленные дымоходы отрыгивали в небо клубы, создавая марево в котором солнце расплывалось горячим пятном. Тут и там, то высовывалась башня, то над хаосом нависал раздувшийся купол, а то причудливое переплетение голых сучьев, там где деревьям удалось несмотря ни на что протянуть ввысь ветви. Море на расстоянии выглядело серой лужей. Далёкий лес корабельных мачт в гавани покачивался на неспокойной волне.

Сверху казалось, что слышно великий шепот города. Шум работы и игр, людей и зверей, возгласы торгующегося люда, громыхание колёс и звон молотков, обрывки песен и скрежет музыки, отчаяние и радость, всё перемешалось как тушенка в огромном котле.

Трясучка подошёл вплотную к покрытым коркой лишайника перилам, встал рядом с Муркатто, и стал осматриваться. Там, внизу, как вода на дне ущелья, по мощёному проспекту туда-сюда метался народ. А на другой стороне высилось чудовищное сооружение.

Стена — отвесный утёс гладко отшлифованного белёсого камня. Через каждые двадцать шагов вздымались колонны, да такие, что обхватить не хватило бы длины трясучкиных рук, покрытые у верхушек высеченными из камня листьями и ликами. На высоте примерно в два человеческих роста пролегал ряд маленьких окошек, затем, выше, ещё один, над ним ряд окон побольше. Все забраны метллическими решетками. На самом верху, вдоль всего края плоской крыши, выше того места, где сейчас стоял Трясучка, колючками чертополоха торчали чёрные железные шипы ограды.

Морвеер усмехнулся глядя туда. — Дамы, господа и варвары, представляю вам Ветспортское отделение… банковского дома… Валинт и Балк.

Трясучка покачал головой. — Выглядит как крепость.

— Как тюрьма, — прошептал Дружелюбный.

— Как банк, — насмешливо произнёс Морвеер.

Самое надёжное на свете место

Операционный зал Вестпортского отделения "Валинта и Балка" оказался гулкой пещерой из красного порфира и черного мрамора. Он обладал всем мрачным великолепием императорской усыпальницы — необходимый минимум света вползал в малюсенькие окошки под потолком, толстые прутья решеток отбрасывали перечёркнутые тени на сверкающий пол. Ряд громадных мраморных бюстов чопорно глазел с высоты: судя по виду знаменитые финансисты и великие торговцы стирийского прошлого. Грандиозный успех делал из преступников героев. Морвеер гадал, есть ли среди них Сомену Хермон, и мысль о том, что ему опосредовано выплачивает зарплату сам знаменитый купец, побудила его самодовольную ухмылку расшириться ещё самую малость.

Шестьдесят или больше конторщиков занимали одинаковые столы, нагруженные одинаковыми стопками бумаг, перед каждым — огромная, переплетёная кожей счетная книга. Все виды людей, всех цветов кожи, многие носили тюбетейки, чалмы или характерные прически тех или иных кантийских сект. Все здешние предубеждения были в пользу лишь тех, кто быстрее мог прокрутить деньги. Перья стучали о чернильницы, их кончики царапали по плотной бумаге, скрипели переворачиваемые страницы. Купцы стояли и торговались сгрудившись в кучки и переговариваясь вполголоса. Ни у кого не было видно ни единой наличной монеты. Здешнее богатство состояло из слов, мыслей, слухов и лжи, слишком ценных для того, чтобы быть запечатлёнными в безвкусном золоте или простецком серебре.