Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

Морвеер нахмурился. — И что эта трескотня должна означать?

— Это-ж ты у нас учёный, на хую кручёный. Сиди и разгадывай.

Дэй зашлась визгливым хохотом, пока на неё сердито не зыркнул Морвеер. Тем не менее она продолжала лыбиться, сточив огрызок яблока до косточек и отбросив его прочь. Трясучка приотстал и стал смотреть как мимо едут пустые поля. Вспаханная земля, подмороженная утренней стылостью заставляла его думать о доме. Он испустил вздох и пар от него унёсся к тусклому небу. Все друзья, которыми Трясучка обзавёлся в жизни были воинами. Карлы и Названные, боевые товарищи, тем или иным путём в большинстве вернувшиеся в грязь. Он решил, что здесь, посередине Стирии, Дружелюбный самое близкое ему существо в пределах досягаемости, поэтому слегка прижал бока коня и подскакал к арестанту.

— Хей. — Дружелюбный не произнёс ни слова. Даже не повернул голову, чтобы показать, что услышал. Тишина натянулась. При взгляде на каменную стену его лица было трудно представить заключенного задушевным товарищем, подхватывающим трясучкины шутки. Но ведь должна же у человека быть хоть какая-то надежда? — Ты же ведь был солдатом?

Дружелюбный покачал головой.

— Но в бою бывал?

И снова.

Трясучка продолжал долбить своё, как будто тот сказал "да". Теперь у него не было особого выбора. — Я кое-где посражался. Ходил в бой в тумане вместе с карлами Бетода к северу от Камнура. Стоял плечом к плечу с Руддой Тридубой у Дунбрека. Бился семь дней в горах вместе с Ищейкой. То были семь отчаянных деньков.

— Семь? — спросил Дружелюбный, с интересом поднимая одну массивную бровь.

— Айе, — вздохнул Трясучка. — Семь. — Имена тех людей и тех мест здесь, внизу, ни для кого ничего не значат. Он пронаблюдал, как вереница крытых повозок приближается с встречной стороны. Мужчины в стальных шлемах с арбалетами в руках хмуро взирали на него со своих сидений. — Тогда где ты научился драться? — спросил он — капля надежды на полноценную беседу высыхала на глазах.

— В Безопасности.

— А?

— Там, где тебя держат, когда поймают за преступление.

— В чём смысл за такое содержать тебя в безопасности?

— Они называют её Безопасностью, не потому что тебе в ней безопасно. Они называют её Безопасностью, потому что обезопасили от тебя всех остальных. Они высчитывают дни, месяцы, годы — сколько тебе придётся там сидеть. Потом запирают тебя глубоко внизу куда не доходит свет, пока не пройдут дни, месяцы, годы, и обратный отсчёт не обратит все числа в ничто. Тогда тебе говорят спасибо и отпускают.

Для Трясучки это прозвучало варварским способом делать дела. — Если ты совершил преступление на Севере, ты платишь за него золотом и улаживаешь содеянное. Либо, если вождь решает иначе, тебя вешают. Может быть, вырезают кровавый крест — это за убийства. Засовывать человека в нору? Это само по себе преступленье.

Дружелюбный пожал плечами. — Там у них есть понятные правила, которые надо соблюдать. Каждой вещи надлежащее время. Надлежащая цифра на больших часах. Не как здесь, во вне.

— Айе. Добро. Цифры и цифры. — Трясучка лучше бы вообще не спрашивал.

Дружелюбный вряд ли его услышал. — Здесь, во вне, чересчур высокое небо и каждый делает всё что угодно когда ему вздумается и вовсе нет правильных чисел. — Он нахмурился вдаль, навстречу Вестпорту, до сих пор лишь скоплению неразличимых зданий вокруг холодной бухты. — Блядский хаос.

Они добрались до городских стен около полудня, и там уже образовалась длинная очередь ожидавших войти людей. Солдаты стояли у ворот, задавали вопросы, рылись то в сундуке, то в бауле, вполсилы тыкая в повозку древками копий. — Старейшины нервничают с тех пор как пала Борлетта, — сказал Морвеер со своего сиденья. — Они проверяют каждого входящего. Разговор буду вести я. — Трясучка был вполне рад ему позволить, раз уж этот хрен без памяти влюбился в звук своего голоса.

— Как зовут? — спросил стражник с беспредельно усталым взглядом.

— Реевром, — назвался отравитель с ухмылкой до ушей. — Скромный купец из Пуранти. А это мои товарищи.

— Цель приезда в Вестпорт?

— Убийство. — Неприятная тишина. — Надеюсь всех поубивать своей распродажей осприйских вин! Да, вы не ослышались, я надеюсь совершить убийство в вашем городе. — Морвеер захихикал над собственной шуткой и Дэй зашлась смехом вместе с ним.

— Вроде непохоже, что такой нам тут шибко нужен. — Другой стражник кисло уставился на Трясучку.

Морвеер продолжал хихикать. — О, нет нужды беспокоиться на его счёт. Этот мужик практически дебил. Интеллект ребёнка. Всё же он неплох когда надо сдвинуть бочку-другую. Я-то держу его во многом из-за своей чрезмерной чувствительности. Дэй, скажи, какой я?

— Чувствительный, — произнесла девушка.

— У меня слишком много душевного тепла. Всю жизнь было много. Мать умерла, когда я ещё был очень юн, видите, чудесная женщина…

— Да давайте уже! — крикнул кто-то сзади.

Морвеер взялся за холстину, закрывающую зад фургона. — Хотите проверить…

— Я что, выгляжу что хочу, со всей этой половиной Стирии, ползущей через мои чёртовы ворота? Проезжай. — Стражник махнул утомлённой рукой. — Давай, шевелись.

Щёлкнули поводья, повозка вкатилась в город Вестпорт, а Муркатто и Дружелюбный въехали следом. Трясучка прошёл последним, что последнее время стало обычным.

За стеною их моментально сдавили, так же тесно как в битве и ненамного менее устрашающе. Мощёная дорога с голыми деревьями по обочинам поворачивала между высокими зданиями. По ней хлестал через край шаркающий поток людей всех цветов и форм. Бледные мужчины в строгих одеждах, узкоглазые женщины в ярких шелках, чернокожие люди в белых хламидах, солдаты и наёмники в кольчугах и тусклых латах. Слуги, чернорабочие, торговцы, аристократы, богатые и бедные, ухоженные и неряхи, благородные и нищие. Страшенная толпа нищих. Расплывающейся волной накатывались и откатывались назад пешеходы и всадники, лошади, телеги и крытые экипажи, женщины под гнётом причёсок и ещё большим гнётом драгоценностей проезжали мимо в креслах, запряжённых парами потеющих слуг.

До этого Трясучка думал, что это Талинс заполонили всевозможные чудные незнакомцы. В Вестпорте всё оказалось гораздо хуже. Он увидел, как сквозь давку вели вереницу животных с огромными длинными шеями, соединёнными тонкой цепью, в вышине печально раскачивались их крохотные головы. Он крепко зажмурил глаза и потряс головой, но когда открыл их снова, чудовища по прежнему оставались там, их головы мотались над толкающейся толпой, не видящей наверху ничего примечательного. Это место как сон, и вовсе не приятный.