Светлана Багдерина - Не будите Гаурдака

— Замечательная мысль, дядя. Но не забудь сначала хорошенько промыть глаза и уши, — мстительно прищурился рыжий юнец. — Чтобы невзначай не перепутать его волю со своей.

— Святотатец!!!.. — в испуге и негодовании отпрянул и закрыл лицо руками жрец, словно чтобы не видеть, как обиженный немыслимым подозрением в адрес своего служителя Рагнарок поразит его единственного племянника карающей молнией1.

— Лицемер… — упрямо опустил очи долу и набычился Олаф.

— Моему брату следовало назвать тебя не Олафом, а Олухом — чтобы люди знали, с кем имеют дело, — с плохо скроенной отстраненной снисходительностью произнес старший отряг и отвернулся, давая понять, что разговор окончен2.

-------------------------

1 — Хотя, если бы Хлодвиг действительно полагал, что существует такой шанс, то закрыть глаза, скорее всего, его не заставили бы никакой силой. А Рагнароку пришлось бы осуществить свой акт возмездия на бис как минимум раз пятнадцать.

2 — А, может, просто чтобы не наброситься на своего родственника с кулаками или чем-нибудь более увесистым, острым и практичным.

---------------------------

— Если бы отец мог слышать… — начал было говорить вспыхнувший заново как осень в осиннике королевич.

Но быстро вернувший себе потерянное было самообладание Хлодвиг уже старательно делал вид, что в зале кроме него и прилетевших из-за моря гостей никого нет.

— Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты… — грациозно взмахнул он украшенной перстнями худой жилистой рукой в сторону ведущей на второй этаж резной дубовой лестницы у стены. — Вся прислуга разбежалась… почему-то… но после того, как устрою вас, я постараюсь кого-нибудь поймать и прикажу подать вам ужин наверх. С болезнью моего брата хозяина в доме не осталось. Если я не распоряжусь — больше некому, вы же видите… Грустно… Дом без хорошего хозяина — что тело без души… Да и страна тоже… Пойдемте, пойдемте… В этом дворце имеются славные гостевые комнаты… как новые… лет сорок не использовались… Для отряга заграничный гость — как в горле… смех…

Когда немногочисленные остатки холодного ужина были убраны из комнаты Ивана и Серафимы пугливыми отчего-то слугами, из соседних апартаментов, выделенных Адалету, уже доносился даже не магический — богатырский храп.

— Ну, и как, Вань? — полюбопытствовала царевна, так и эдак на разный манер взбивая тощую волглую подушку — то ли полноправный образец продукции подушечной промышленности Отрягии, то ли специально произведенное для ничего не подозревающих гостей страны орудие пытки.

Если бы она попыталась придать объем недопеченной лепешке, подозревала Сенька, результаты могли бы оказаться приблизительно такими же.

Если не лучше.

— Селедка? Замечательная селедка… Нигде такой не едал… Даже в Синь-городе такой… не угощали… — сонно отозвался уже свернувшийся очень маленьким и очень холодным калачом под толстым покрывалом из овечьей шкуры супруг и заразительно зевнул. — Ааах…

— Да при чем тут селедка! Хотя, конечно, такой рыбе надо при жизни памятник ставить, тут я с тобой согласна… Но я не про это. Я спрашиваю, как ты думаешь, кто нам товарищем по оружию завтра будет? — пояснила вопрос Серафима, тоже зевнула, повертела в руках предмет, известный под названием "подушка" среди диких народов севера и, признав поражение, швырнула наволочку с десятком маховых перьев внутри на шкуру-простыню.

— Что ты имеешь в виду? — перестал на минуту дрожать под покрывалом и высунул голову наружу Иванушка. — Разве есть выбор? Насколько я понял, с нами… ааах… полетит Олаф.

— И расстанется со своей золотой табуреткой, на которую точит зуб лукавый служитель культа?

— Ааах… М-да… — снова зевнул и озадачился Иван. — Престолонаследие — важный… ааах… процесс… Тогда его дядя?

Сенька фыркнула:

— Верховный жрец Хлодвиг Ужасный — победитель гаурдаков!

— Н-ну… Адалет ведь сказал… ааах… что там ни с кем сражаться… ааах… не придется… — более чем разочаровано напомнил царевне Иванушка. — Так что его телосложение и умение… вернее, неумение владеть мечом… ааах… влияния на нашу победу не окажет никакого…

— Думаешь, он согласится лететь? — полюбопытствовала Серафима, кряхтя стягивая, казалось, приросший к ноге от долгой носки, правый сапог.

Думать, как ему предложили, царевич даже не стал.

— Не согласится… ааах… — тут же зевнул в ответ он.

— Это оставляет нам конунга. А он, во-первых, некоммуникабелен, а, во-вторых, нетранспортабелен.

— И кто… ааах… тогда?.. — сквозь подступающий с новыми силами сон пробормотал Иван.

— Не знаю, — пожала плечами, выскальзывая из кафтана, Сенька. — Но, если разобраться, не один ли пень? Лишь бы по крови подходили. А там пусть хоть прапрадедушку с костяной ногой с печки снимают и отправляют.

— Нам, может… ааах… и никакой… — неумолимо ускользая в страну теплых грез, повернулся на другой бок Иван и снова скрылся с головой под мохнатой шкурой. — А для них… трон… ааах… преемственность… династии… ааах… отец… за дедом… то есть, дед… ааах… за бабкой… бабка… за внучкой… внучка… внучка… ааах… внучка…

— А ежели еще лучше разобраться, то нам-то какая разница, какая зараза будет совершать на наш север набеги — законный Олаф или случившийся в нужном месте в нужное время проныра Хлодвиг? — не рассчитывая больше на засыпающего мужа, сама с собой продолжила дискуссию царевна.

Но Иванушка услышал и едва разборчиво пробубнил:

— А как же… ааах… справедливость?..

— Ты про справедливость лучше у лукоморских мужиков да купцов спроси, ограбленных да пожженных твоим обиженным Олафом и его папочкой, — рассталась со вторым сапогом Серафима и потянулась к свече на прикроватном сундуке1. — А оптимальным вариантом было бы, если бы они все отказались, и Адалет превратил кого-нибудь из них в жабу. А лучше — всех. Да так и провозил бы всю дорогу. А потом, когда назад бы вернул, обратно превратить бы не смог. Вот это я, понимаю, справедливость. А ты — "престолонаследие… бабка за внучкой, внучка за Жучкой…"

Но на явную провокацию супруг ее, промерзший и теперь еле оттаявший, не ответил: он уже спал глубоким мирным сном промерзшего человека, оказавшегося в конце невыносимо долгого дня между теплых шкур.

Сеньке не спалось.

Сотрясая стены и потолок, из соседней комнаты докатывались волны Адалетова храпа. Удовлетворенно посапывал у стены Масдай, окруженный набитыми раскаленными углями жаровнями. Тихо посвистывал носом супруг, заключив в безмятежные объятия обе подушки. Беззлобно перегавкивались на псарне конунговы волкодавы. Снизу доносились, перебивая и заглушая друг друга, голоса энергично продолжающих старую ссору2 племянника и дяди. Видать, вопреки обещанию, до воскурения, вознесения и возложения руки и ноги верховного жреца пока не дошли.