Nik Держ - Кулаком и добрым словом

Ухватившись за подлокотники кресла, Мор резко встал. Тело натужно скрипнуло и отозвалось резкой болью.

— Плохо! — подумал Мор. — Осторожнее нужно двигаться! А то рассыплюсь горсткой пыли!

Он бросил последний взгляд на саркофаг и вышел в большую залу. Проходя мимо золота, Мор споткнулся о небольшую золотую фигурку. Он наклонился и поднял её. Это был маленький домашний идол. Идол Мора Великого. Как ни странно, но в этой безделушке чувствовались остатки былой силы, тогда как в нем самом ее не осталось ни капли.

— Да, немало домашних рабов забили возле этого идола, — задумчиво сказал Мор, впитывая тот мизер магии, что сохранился в идоле до сего дня.

Его не хватило даже на полное восстановление тела, однако лицо бога немного посвежело, забилось ранее молчавшее сердце. Теперь он не напоминал оживший скелет: плоть слегка наросла, и суставы перестали мерзко скрипеть. Мор присел, сделал пару наклонов, изучая приобретенные возможности.

— Вот, уже легче, — выдохнул бывший бог, — жить можно. Ну, болезный, — обратился он к идолу, — скоро возьмем паршивцев за задницы и скинем их с тёпленьких местечек! Тогда ты, друг мой, снова окажешься при деле! Что ж, пора покинуть это скучное место! Нас ждут великие дела!

Никита перевернулся на другой бок и свалился. Лавка, на которой он заснул, оказалась мала для его мощного тела. С хрустом потянувшись, Кожемяка поднялся. На лавке возле окна лежал, посапывая, Морозко. Лежанка, где лёг спать Угрюм, была пустой. Никита выглянул в маленькое оконце — солнце стояло уже высоко. В хате витал вкусный запах жареного мяса.

— Во мужик, — подумал Никита, — уже и пожрать успел приготовить! А ведь завалились спать далеко за полночь!

— Хорошо-то как, словно дома, — вновь подумалось Никите. — Как там мои мамка, тятька, братья? Уже живым меня не чаят увидеть. Эх, быстрей бы домой добраться!

Никита тряхнул друга за плечо.

— Морозко! Вставай!

Тот невнятно промычал спросонья:

— У-у-у.

— Вставай, полдень уж!

— У-у-у, — опять промычал Морозко и сел на лавке. В этот момент дверь избы распахнулась, и в хату вошел Угрюм.

— А, уже проснулись! — хозяин добродушно улыбнулся. — А я-то гадаю, когда же вам спать надоест? Вся еда уже простыла!

— Ты, Угрюм, когда сготовить-то успел? — удивился Кожемяка. — Ведь вчера вместе спать завалились!

— Эт ваше дело молодое — спать, а моё стариковское! Я ить не только сготовить, но и олешка молодого подстрелить успел! Кушайте на здоровье!

— Ну, Угрюм! — развел руками Кожемяка.

— А ты не болтай, а ешь! — посоветовал Угрюм, доставая из печи горячий кусок молодой оленины.

Плотно покушав, путники стали собираться в дорогу.

— Эх, ребятки, — прослезился Угрюм, — прикипел я к вам душой! Знаю вас всего ничего, а вы мне как сыны родные стали! Вот ей-ей!

— Да не расстраивайся, ты, Угрюм, — постарался приободрить мужика Никита, — мы к зиме обязательно сюда вернёмся! Ты уж к тому времени реши — пойдёшь с нами или нет. Нельзя человеку одному! Ты ж не отшельник, чтобы в одиночестве истину искать! Ты простой мужик, разве что смурной маненько.

— Не смурной, а угрюмый, — поправил, улыбаясь Угрюм.

— А улыбка тебе к лицу, — сказал Морозко, — не скучай!

— Прощевайте, хлопцы!

Угрюм по очереди обнял парней.

— Не забывайте старого Угрюма!

— До встречи! — произнесли хором друзья.

— Да не оставят вас боги! — произнёс Угрюм, когда спины путников скрылись в лесу.

Одинокая слезинка скатилась по изрезанному морщинами лицу и потерялась в его нечесаной, подернутой сединой бороде.

Бледная луна едва освещала путь спотыкающемуся в потёмках бродяге. Древний бог был слаб. Большую часть сил, полученных от идола, он уже израсходовал. Остатки силы стремительно таяли, утекали, словно вода сквозь пальцы. Нужно было срочно подкрепиться, иначе…

— Иначе будет худо! — понял Мор.

Вдруг сквозь переплетения деревьев, рядом — рукой подать, моргнул слабый огонёк. Словно мотылёк полетел демон на свет ночного костра. Незаметно подобравшись к огню, Мор затаился. Путники. Двое. Наметанным глазом бывший бог определил в них служителей чуждого культа: таких Мор еще не встречал. Жрецы, одетые в чёрные сутаны с большими обережными крестами на груди, тихо сидели вокруг маленького костерка. Жрецы как жрецы, не хуже и не лучше других с которыми Мору приходилось иметь дело раньше. Лишь одно озадачило бывшего бога: отсутствие божественной силы, которая, по его мнению, должна исходить от любого служителя культа, независимо оттого кому он служит. Сам Мор в былые времена всегда жертвовал толикой волшебной силы для своих жрецов. А самым ревностным отваливал не скупясь. Ибо именно через жрецов он объявлял свою волю людишкам, недостойным его личного внимания. Меж тем жрецы, укладываясь на покой, бормотали молитвы, делали странные пасы руками, касаясь пальцами головы, плеч и живота и неустанно кланяясь. До него доносились обрывки молитв:

–..спаси и сохрани рабов божьих…иже еси на небеси…продлится царствие твое…как на земли так и на небеси…во веки веков…аминь…

— Вот и посмотрим, — подумал Мор, — сможет ли новоявленный бог спасти своих слуг?

Он немного подождал, пока путники не сморит сон, и вышел к затухающему костру. Оглушив золотым идолом одного из спящих, он впился зубами, ничуть не испортившимися за время долгой спячки, в горло второму. Поглощая теплую солоноватую кровь и чувствуя, как с каждым глотком жизнь покидает жалкое тело смертного и вливается в него освежающей струёй, с отвращением подумал:

— Как ты упал, Мор! Ты похож на мелкого вурдалака! Но не время сейчас жратвой брезговать! — тут же возразил он сам себе. — Не жертва, конечно, но на безрыбье и рак рыба!

Высосав до капли и второго, оглушенного ранее, жреца, Мор сыто рыгнул, отбросил в сторону обескровленный труп и заревел на весь ночной лес, распугивая зверье и мелкую нечисть:

— Где ты, новый? Где ты, великий? Я пожрал твоих жрецов! Приди и покарай меня! Иначе я приду к тебе сам!

Он немного постоял, прислушиваясь к тишине ночного леса. Ответа не было.

— Я так и знал, — довольно произнес Мор, — карать — это моя работа!

Он вытер окровавленный идол подолом истлевшего плаща.

— Итак, дружок, нам нужно найти верующего, который осознанно принесёт мне жертву, как богу…

Едва заметная тропка, петляющая меж корней вековых деревьев, уводила путников всё дальше и дальше от гостеприимного пристанища. Впереди налегке шёл Морозко, позади, бряцая и лязгая доспехами, навьюченный оружием и золотом, Кожемяка. Хоть он и впихнул после долгих уговоров в суму друга часть драгоценностей, его ноша легче не стала. Но Кожемяка стойко продолжал тянуть её на своем горбу, кряхтя и сдувая капли пота, висевшие на кончике носа.