Nik Держ - Кулаком и добрым словом

Молчал и Кожемяка. Они молчали, отдавая дань храбрости слабой девушки, что не склонилась даже перед мощью бога. Только угли догорающего костра изредка потрескивали, разгоняя гнетущую тишину мрачного склепа.

— Одного я не понимаю, — почел в затылке Кожемяка, — если Мора не стало, почему люди умирают? Мор — бог смерти!

— Таков порядок, заведенный Родом. Да и у Ящера подручных хватает. Кто-то сейчас его работу делает.

Сквозь дыру в потолке робко заглянул первый лучик восходящего солнца, прорезав вязкую темноту подземелья. Короткая летняя ночь кончилась, начинался новый день.

— Ну, — промолвил Кожемяка, громко хлопнув себя по коленям ладонями, — пора и честь знать! Спасибо этому дому, пойдем к другому!

— Пойдём, — согласился Морозко, — только сначала попрощаемся со Снежинкой.

— Угу, — ответил Кожемяка. — Только погодь маленько, найду тряпицу покрасивше, взамен старой. Надо бы домовину накрыть. Негоже, если такую красоту пылью засыплет!

Он подошёл к ближайшим сундукам и принялся в них копошиться. Через миг Никитаа уже стоял рядом с Морозкой, держа в руках туго свёрнутый рулон материи.

— Во, даже не плесневелый, — похвалился он. — Пойдем что ли?

Они поднялись по ступенькам и вновь оказались в маленькой зале, освещенной сиянием волшебной домовины. Некоторое время друзья молча стояли перед гробом. Морозко вглядывался в прекрасный облик до боли в глазах, стараясь унести в памяти эту красоту. Наконец, Никита, со словами "спи спокойно", накрыл гроб. Свет в склепе померк. Друзья без слов развернулись и покинули скорбный зал. И ни один из них не заметил разительной перемены произошедшей с мумией, восседавшей на троне.

После затхлого мрака подземелья, яркий свет солнца и свежий воздух вызвали головокружение и дрожь в ногах. Немного отдышавшись, друзья завалили камнями вход в подземелье, засыпали сверху прелыми листьями и сухой травой.

— Спрятали здорово, теперь это добро никто, кроме нас не сыщет! — весело сказал Кожемяка.

— Что добро — пыль! — горячась, воскликнул Морозко, — Снежинку никто не потревожит, не осквернит её могилу! Вот что главное, а не то, чем ты свой мешок набил!

— И это тоже, — согласился Никита. — Но ты подумай: тебе теперь никакой Рог искать не надо!

— Нет надо! — возразил Морозко. — Рог — это символ счастья и богатства не для одного человека, а для всего народа. А золото? Ну, дам я каждому страждущему по монетке, а дальше что?

— Ну а с рогом этим? Так и будешь всю жизнь подавать всяким? Так они и работать разучатся!

— Да не знаю я, как сделать! Не думал еще, — признался Морозко. — Главное добыть, а потом, может, и придумаю что.

— Ну-ну, — с сомнением покачал головой Кожемяка.

Морозко уселся на прогретый солнечными лучами камень.

— Посидим на дорожку, — предложил он.

Никита бухнулся рядом.

— Морозко, — позвал Никита, — давай тебе в мешок золото положим, а то мне его приспособить некуда.

— Да уж, набрал от души, — усмехнулся Морозко, наблюдая, как Кожемяка напяливает на себя доспехи, надевает перевязь с мечом, нахлобучивает шлем, приспосабливает за спиной щит. — Ты, никак, на войну собрался?

— Сейчас везде война, — буркнул Кожемяка, — сосед с соседом воюет только из-за того, что у одного собака ночью лает громко. А нам еще, сколько племен пройти предстоит, пока до Киева дотопаем! Да и разбойников по лесам хватает. Одна только банда Залешанина чего стоит! Так что своя ноша не тянет, а в ближайшей веси коней купим!

— Ты готов? — спросил Морозко, оглядев попутчика с ног до головы.

— В путь, — просипел Никита, уже успевший вспотеть в своей боевой амуниции.

Глава 6

Пробуждение было мучительным: он долго пребывал в плену сладкого небытия. Но какое-то знакомое ощущение сумело вырвать его из тысячелетнего оцепенения. Сладковатый запах горячей крови будоражил его дремлющее сознание, не давая ему вновь потухнуть. Но он не мог вспомнить кто он. Капли живительной влаги, поглощённые его высохшим телом, породили лишь давно забытые образы. Сквозь кровавую пелену, что уже вечность окутывала его со всех сторон, вдруг проступила ясная картинка: деревянный истукан со свирепым выражением лица, неуловимо похожий… На кого? Проклятье! Кто же он? Ответа нет, только образы: черный от запёкшейся крови камень у подножия деревянного кумира, на который бородатые жрецы бросают связанное тело. Резкий запах крови. Вязкие ручьи стекают с толстых ухмыляющихся губ самодовольного идола. Ощущение неограниченной силы, прибывающей с каждой кровавой жертвой, посвященной ему. Ибо он бог! Бог!!! Его имя — Мор! Только при одном упоминании этого имени божки помельче разбегаются по кустам! Иные, посильнее, стараются не связываться. А с самыми могучими есть негласный договор. Но если кто-либо из них зазевается — то будет низвергнут! Но, что случилось с ним? Почему он, величайший из богов, так слаб, что не может пошевелить даже пальцем? Неужели и его кто-то скинул с сияющей вершины величия? Лишил могущества, заточив вне времени и пространства?

— Нет!!! — закричал он в ужасе.

Гулкое эхо больно ударило в отвыкшие от звука уши: нет, нет, нет.

— Я слышу! — проскрипел Мор непослушным языком. — Я говорю! Я жив!

Превозмогая боль, Мор открыл глаза. Вместо кровавого тумана, что окружал его раньше, теперь со всех сторон его обступал мрак. Неужели он слеп? Он попробовал пошевелить пальцами рук. Пусть и с большим трудом, но это ему удалось. При движении суставы скрипели словно деревянные. Попытка встать на ноги вызвала новый приступ боли. Потерявшие эластичность сухожилия и мышцы трещали от нагрузки, но ему все-таки удалось подняться и шагнуть в неизвестность. Опоры под ногами не оказалось. Со всего размаху Мор ударился о какой-то твердый предмет и вновь погрузился в мягкое, успокаивающее небытие.

Ближе к вечеру друзья наткнулись на заброшенное жилье. Большая весь, около двадцати добротных некогда домов, вся заросла бурьяном. Частокол, окружавший поселение, покосился, местами вообще лежал на земле. Одна створка ворот висела на чудом уцелевшей петле, вторая, изрядно подгнившая, валялась рядом.

— Похоже, люди тут давно не живут, — сказал Морозко, оглядываясь по сторонам.

— Угу, — согласился Кожемяка.

Он скинул с плеч набитый золотом мешок. Затем, оглашая округу звоном булата, которого он в избытке навешал на себя, кулём рухнул на землю. Со двора, показавшегося Морозке единственным ухоженным в деревеньке, послышался собачий лай. Оставив распластавшего на земле друга лежать, паренек решил проверить: авось есть здесь кто живой. Вдруг из зарослей в изобилии произраставшей вокруг лебеды выскочил огромный пёс. Оттолкнувшись от земли мощными лапами, пёс прыгнул на грудь пришельцу. Всё произошло очень быстро: утомлённый долгой дорогой Морозко не успел среагировать, и был сбит с ног мощным зверем. Пес вместо того, чтобы впиться в горло огромными желтыми клыками, неожиданно лизнул парня влажным языком. Затем, радостно виляя хвостом, пёс принялся скакать вокруг Морозки, то и дело тыкаясь ему в лицо холодным мокрым носом.