Александр Даган - Дело Белки

– Колдуй, баба! Колдуй, дед! Наколдуй нам всем обед! Каким бы странным не показалось мне заклинание, на скатерть оно подействовало. Уголки самобранки затрепетали, обрывки ниточек задергались, а в середине квадратика проявились очертания небольшого керамического горшочка. Я невольно подался вперед, но, увы, на этом все волшебство и закончилось. Неизвестное блюдо снова растаяло в воздухе, так и не материализовавшись.

– В чем дело? – не сдержавшись, рявкнул я на узбека. – Слова перепутал?

– Не, – покачал головой маленький егерь. – Мокрая слишком. Пусть подсохнет!

– А твой кусок где? – заинтересовался я, разумно предположив, что если уж штатного неудачника общества снабдили таким полезным артефактом, то у егеря он и подавно должен водиться.

– С вещмешком утонул, – тяжко вздохнув, ответил напарник. – У меня отличная самобранка была. Солянку давала. Я невольно сглотнул набежавшую в рот слюну. Наваристая, горячая, мясная солянка представлялась сейчас пределом желаний. А если бы к ней добавить еще и свежих блинов со сливочным маслом и копченым лососем, или не сильно прожаренный говяжий стейк с черным перцем и золотистыми кольцами лука. Впрочем, можно было бы и просто съесть тарелку рассыпчатой вареной картошки, политой душистым подсолнечным маслом. А к картошке разумеется пошла бы жирная атлантическая селедочка с посеребренными боками. А на десерт… На десерт я бы предпочел самое простое – только что вынутый из духовки яблочный пирог. Яблоки, разумеется, антоновка в пропорции к тесту не меньше чем три к одному. А к пирогу желательно шарик, а то и два, ванильного мороженного, чтобы таяло, но не на тарелке, а во рту, когда я буду запивать его большими глотками двойного кофе эспрессо без сахара… Поняв, что еще немного и мои фантазии доведут меня до сумасшедшего дома я схватил свою салфетку-самобранку и принялся ожесточенно раскачивать ее из стороны в стороны, чтобы создающийся таким образом поток воздуха побыстрее вышибал молекулы воды из капризной волшебной кормилицы.

– Осторожнее, – посоветовал Хан. – Собственно, так мы ее и порвали.

– В смысле? – не понял я.

– Однажды в патруле, – пояснил он. – Так торопись расстелить, что на две половины и разодрали. Сам видишь какая она ветхая. Вначале хотели сшить, а потом решили, что незачем! Все равно не последняя. А эту на десяток кусочков разодрали и каждому защитнику по штучке выдали.

– И что, каждый кусок разное блюдо подает?

– Ага! То, что на большой скатерти в этом месте стояло, то и у тебя будет. Чистая удача!

– Ну, ладно! – с замиранием сердца произнес я, и снова расстелил свой фрагмент самобранки на камнях. Хан тоже не скрывал своего волнения.

– Слова запомнил? – дрожащим голосом спросил он. Вместо ответа я набрал в грудь побольше воздуха и нараспев, словно насылающий проклятье шаман завыл:

– Колдуй, баба! Колдуй, дед! Наколдуй нам всем обед! На сей раз волшебство не заставило себя ждать. Стоило мне произнести последнее ключевое слово заклинания, как на тряпице возник уже знакомый мне малюсенький горшочек, из которого торчала небольшая деревянная ложка.

– Наверное мед! – облизываясь предположил узбек. – Попробуешь?

– Давай ты! – великодушно предложил я и отвернулся, изображая полное равнодушие. Глядя на реку, я услышал как мой напарник довольно чмокает, отчего мой живот заурчал так, что перекрыл шум, бьющейся о камни воды.

– Все! Моя очередь! – не выдержав, заорал я. Схватил банку и потянулся к Хану, чтобы отнять ложку. Тут-то я и заметил выражение лица узбека. На нем запечатлелась смесь муки и невероятного удивления. Узкие от природы глаза стали почти круглыми и были наполнены слезами. При этом изо рта егеря раздавалось лишь слабое мычание, что было понятно, так как его губы были плотно сжаты, и лишь посередине, как мундштук трубки у курильщика, из них торчал наружу светлый черенок деревянной ложки.

– Хан? Хан, дружище, что с тобой? – тщетно пытался я добиться хоть какой-нибудь осмысленной реакции от своего напарника.

Окончательно перестав понимать, что происходить, я поднес горшочек к своему лицу и понюхал его содержимое. Сомнений быть не могло. Самобранка наколдовала для меня свежайшую, ароматнейшую и, судя по Хану, наиядренейшую горчицу!

– Обалдеть! – только и смог выговорить я. – Хан, старик, как же тебе фигово. Живо представив, какое пекло выжигает сейчас носоглотку моего друга, я заставил его подняться на ноги и потащил к реке. Оказавшись у кромки воды, узбек рухнул на колени и буквально нырнул головой в поток. Так он и замер, не подавая признаков жизни. Только всплывшая и немедленно подхваченная течением ложка, свидетельствовала о том, что егерю, наконец-то удалось открыть рот. Через мгновение он и сам вынырнул на поверхность, несколько раз хватанул ртом воздух и снова погрузился в воду. Во второй раз он отмокал еще дольше. Я даже успел испугаться не захлебнулся ли он. Но к счастью, Хан нашел в себе силы вновь оторваться от воды. Он поднял голову, и так и стоя на четвереньках одарил меня мутным взглядом, после чего снова стал пить, а вернее лакать воду прямо из реки, как собака или кошка.

– На вашем месте я бы не позволял ему это делать! Услышав эту фразу, я вздрогнул от неожиданности, повернулся назад и никого не увидел.

– Повторяю, молодой человек! Оттащите своего друга от воды, пока не поздно. В этот раз я понял, что звук идет откуда-то сверху. Подняв голову, я увидел парящее в небе небольшое облако, состоящее из атласных подушек всех цветов и размеров, а также лысого, одноглазого, ярко-коричневого толстяка, торчавшего из этой пестроты, как шоколадный батончик из обертки.

– Ну, что вы на меня смотрите, уважаемый?! – поинтересовался толстяк тоном, в котором не было ни толики уважения. – Хотите, чтобы ваш товарищ в тридцать лет аксакалом сделался?!

Я не понял ничего, из того, что сказал шоколадный Будда. Но смутное беспокойство все же заставило меня посмотреть на напарника, и то, что я увидел, оказалось не менее странным, чем зависший над моей головой постельный аэростат. Узбек стремительно обрастал. Еще пару мгновений назад его голова была покрыта аккуратным сантиметровым ежиком, а теперь с нее свисали и постоянно удлинялись густые цвета свежего гудрона патлы, в глубине которых то тут то там, как металлизированная полоска на новой купюре, проступали седые волосы.

– Хан, – в изумлении проговорил я. – Ты это… Нормально себя чувствуешь?!

– Нет, не нормально! – потеряв терпение, возопило существо на подушках. – Он умирает! С этим воплем толстяк направил свое лежбище вниз, вцепился пухлыми пальцами в так кстати отросшие волосы Хана и затащил его на атласное облако, после чего оно сразу же начало набирать высоту.