Тролли и легенды - Пьер Певель
— Тролль? — повторил он с внезапным ощущением нереальности происходящего.
Страшила кивнул с широкой ухмылкой, обнажившей полный рот зубов размером с домино, которые, надо сказать, и на самых закоренелых каторжников нагнали бы кошмаров.
— Ты что, надо мной издеваешься?
Колосс покачал своей невероятной башкой.
— Нет, инспектор.
И правда, это слово подходило ему как нельзя кстати. Захоти Бенжамен нарисовать тролля — лучшей модели, конечно, он не мог бы и пожелать… Но проглотить подобную чушь…
— Так тролли теперь байкеров из себя разыгрывают…
— Времена меняются… — ответил его чудовищный визави, пожав плечами. — В наши дни нужно постоянно двигаться, иначе все наконец заметят…
— Что людей пожирают? — осторожно спросил Бенжамен.
— Нужно как-то жить, инспектор. Вот вы, вы едите свиней. Ну так наша свинья — человек. Поэтому если мы задержимся в одном районе, все кончится тем, что о нас прознают и мы окажемся в дерьме.
— Так ты собираешься мне сказать, что ел и других?
Он решил встроиться в бред монстра, чтобы узнать побольше, вывести его к полному признанию.
— Ну да… — Новая ухмылка, грозящая собеседнику сердечным приступом. — Но только плохих парней, я вас уверяю… Настоящих подонков… Короче говоря, инспектор, я делаю за вас грязную работу. Оказываю вам услугу.
— Плохие парни… — медленно произнес Бенжамен, вытягивая второй стул и в свою очередь садясь. — Кого ты назовешь плохими парнями?
Тролль (в настоящий момент Бенжамену было не подобрать более подходящего слова) ответил без колебаний:
— Таких типов, как тот, которого я нынче вечером сожрал.
— И он что, был плохим?
— А вы разве не видели, что он сделал с малышкой?
Бенжамен напрягся:
— Ты, значит, утверждаешь, что это сделал он?
Теперь ему стало не до смеха, оттого что на него вновь навалилось видение растерзанного тела Анжелики, лежащего на мху, среди сладковатых запахов подлеска. Он не понимал, как ему удается хранить спокойствие… но, возможно, тут как-то повлиял пылающий взгляд его визави — откровенный, без страха и притворства?
Бенжамен всегда гордился своим чутьем на вранье и неискренность, он вынюхивал их, как собака вынюхивает зарытую кость, даже у самых искушенных лжецов. Когда он садился за покер, никому за столом не удавалось блефовать. В конце концов это выяснилось и никто с ним больше не играл.
Но как он ни разглядывал этого типа, присматриваясь к нему со всех сторон до головной боли, — ничего… Он не мог углядеть и тени тех крохотных признаков, которые, собранные вместе, обычно ведут к уверенности…
Чужак не лгал… Вернее, он не думал, что лжет.
— Конечно же, он! Я смотрел, как он это делал, я все время был там… И поверьте, я бы предпочел быть где подальше… Можете говорить что угодно о моем народе… Но я все равно не знаю никого настолько омерзительного, чтобы проделывать такое с кем-то из соплеменников… Так что не знаю, как по-вашему, а для меня он точно плохой парень.
— Если ты там был, почему не вмешался раньше и не остановил его? — встал Бенжамен.
Чужак развел руками — по крайней мере, насколько позволяли наручники.
— Это было днем.
— Не вижу связи.
— Вы ровным счетом ничего не понимаете из того, что я говорю! — воскликнул монстр, бросив на него возмущенный взгляд. — Или вы не знаете, что тролли, если на них падает солнечный свет, превращаются в камень? Обычно днем мы прячемся в пещере, но я не смог ее себе найти и он застал меня врасплох…
— Врасплох? — повторил за ним Бенжамен, который, чувствуя поднимающийся гнев, начинал задумываться, куда заведет их все это безумие и есть ли хоть какой смысл продолжать.
— День. Я весь окаменел! Это не слишком-то приятно… Невозможно пошевелиться, плюс тебя всего колет, но при этом ты еще видишь и слышишь… Значит, сначала я услышал шаги, потом приглушенные крики малышки… Потом я увидел, как он появился прямо передо мной. Он заткнул ей рот и связал руки. Толкнул ее вперед. Она упала почти мне в ноги… Потом… потом он бросился на нее сверху и… ну, вы понимаете…
В глазах чудища мелькнуло странное чувство; надо думать — то, что ему в этот миг снова представилось, его не порадовало.
— Вы, люди, иногда бываете хуже, чем все мы вместе взятые… Уж кое-что я об этом знаю.
— Что ты хочешь сказать? — пробормотал Бенжамен, который сейчас колебался между гневом и ощущением полной нереальности происходящего.
Чем закончится этот бред? А он сам, что он делал, в него погружаясь? Этот тип свихнулся, и точка.
— Когда-то у меня были жена и дочь… — Молчание. Выражение, которое могло бы показаться смешным на этом чудовищном лице, только не сейчас, когда горечь сделала еще пронзительнее и без того грубые черты. — Охотники на троллей нашли их и убили… как ту малышку сегодняшним вечером. — Глубокий вздох, будто качнули кузнечные меха, затем чуть выше, чуть громче. — Я не могу сказать, что люди близки моему сердцу, инспектор, но что до меня — кем бы ни были дети и женщины, троллями или людьми, мне не нравится, когда их обижают…
Нет, выражение этого страховидного лица на этой громадной голове, эта глубокая боль и эта искренность в голосе, который заставил бы задрожать бы камни, не были наиграны… в этом гранитном голосе, который все продолжал:
— Так что я стал специализироваться на плохих парнях. Вот кого я ем… И верьте мне, не знаю, насколько это вас успокоит, но я никогда не голодал…
Это был псих, безумец! Но пусть даже так, Бенжамен завороженно глядел в лицо громиле, чьи ярко-желтые глаза смотрели на него, словно ожидая чего-то, и почти поверил в эту историю… Почти.
Невольно брошенный в сторону взгляд обнаружил прямоугольник света, упавший из припотолочного оконца и выплеснувшийся на уголок стола.
Рассвело.
Бенжамен, словно одного этого кусочка рассвета оказалось достаточно, чтобы привести его в чувство, сел и глубоко вздохнул.
Тролль? А чего еще дальше ждать?
— Нет, извини, приятель, это была хорошая попытка, морда у тебя убедительная, признаю, и я почти поверил, но я уже вырос из детства для всякой такой чуши. Поэтому сейчас я скажу тебе то, что думаю, четко и ясно… Тот, кто убил Анжелику…
Слова, которые он собирался произнести, замерли у него в глотке.
Там, на жестяном столе, здоровенная рука гиганта передвинулась в прямоугольник солнечного света; чудовищные пальцы, способные, казалось, шутя раздавить его руку, замерли теперь прямо под светом дня… пальцы, которые немедленно начали обесцвечиваться, сама природа которых изменялась с каждым мигом: гибкое становилось жестким, живая плоть — камнем.
Менее чем в
