Замок Древней (СИ) - Конопляник Станислав

Кинур открыл рот возразить, продумывая в голове стратегию с храмами, временем на строительство и ссылкой на то, что зимой строительство довольно проблематично, однако увидел хмурое лицо Ради.

— Я не хотела этого, но, похоже, выбора нет, — вздохнула она и в голосе её сквозила усталость. — Единолично такое решение, увы, принять нельзя и нужно созвать собрание старейшин.

Победа! В кои-то веки!

«Ага, не легко оторвать тощую жопу от кресла и взять на себя чуть больше, чем бумажку перенести с места на места?»

— К сожалению, уважаемые, — с ехидством произнёс Кинур, — но придётся именно так и поступить в таком случае.

Ввиду того, что Йен задержался здесь на довольно длительный срок, а Кинур при этом понимал, что такое имение без хозяина, решено было проводить собрание в АнНуриен Юндил. Гроссмейстер был не против такого положения вещей, тем более что он мог хоть половину ордена на время туда перебазировать для общей безопасности.

Оставшееся время они подготавливали документы, выводя строчку за строчкой. Кинур потребовал пригласить сюда своих герольдов, которым он лично доверит разнести послание о заседании. Йен нервничал, считая дни, когда послание будет разостлано и сколько ещё потребуется времени, чтобы окончательно решить со всеми деталями. А деталей была действительно уйма, и каждый пункт необходимо было обсуждать.

Кинур вышел довольный, но с гудящей головой. Холод вечернего Анатора ударил в голову молотом, в висках запульсировало. Гроссмейстер вдохнул полной грудью и отправился обратно в храм.

Утром он вернулся вновь к выкрашенной в красный двери муниципалитета. Трума всё так же без голоса проводил его к столу. Йен был беспокоен, но уже не так озлоблен. Радя так же стала мягче, но улыбка ни разу не коснулась её уст.

Впрочем это не говорит о том, что в разговорах не было напряжения.

— Какие же тогда у ордена, по Вашему мнению, обязательства? — Радя рубила с плеча. Хотя и вопросы задавала глупые. Будто она не знает, какие у ордена обычно обязательства.

— Это оплот веры и правды, чести и милосердия, — принялся говорить Кинур.

Радя нахмурилась:

— Вера, правда, честь и милосердие не являются государственными институтами власти, к пребольшому сожалению. Суд находится в юрисдикции господина Трумы и выбранных им судей здесь, в Анаторе. В деревнях же в роли судьи выступают старосты. Что же касается законов?

— Законы издаются здесь, — кивнул Кинур. — И законы должны издаваться бургамистрами, высокопоставленными членами общества, такими как гроссмейстер или войт ордена.

— Действующий бургомистр больше подходит, — заметил де Григо, указывая на Радю Натис.

Кинур сжал руки в кулаки, но оспорить это не мог.

— Принуждать аэльев исполнять закон в таком случае прямая обязанность ордена, — нашёлся гроссмейстер. Разговор шёл сложнее, чем ему казалось он должен идти. Радя на этот раз кивнула и даже улыбнулась. — А так же защита жителей Аленоя от всех угроз.

— Будь то внутренние или внешние, — уточнила Радя.

— И для этого нужен налог! — тут же ощутил почву под ногами Кинур. — Рыцарь без постоянной подпитки веры слаб. Пятеро моих людей в прошлом году умерло в Эрлоэну от обычной виверны, а в наше сложное время пятеро — это огромная утрата.

— Для обсуждения этого вопроса мы и созываем совет, — кивнула Радя, хотя не понятно было, соглашается она или нет.

— И это лишь внутренняя угроза. Что же касается внешней? — восторженно продолжил Кинур. — У нас менее ста рыцарей, и это всё, что мы можем сейчас предоставить в случае нападения демонов, а ведь по результатам разведки их насчитывается больше четырёхсот там, где у нас есть разведчики: Брума, Иэра и Штахт. Орден нуждается в новых рыцарях.

Радя взглянула на него внимательно, изучающе, как тогда в первый раз, когда он очнулся и его привели к ней. Когда она, сидя в своём кресле в кожаной куртке, в обществе книги и чадящей лампы, озвучила его судьбу, дала ему выбор и право решать.

— Стена защитит нас. Четыре сотни против сотни рыцарей — ничто. Воля Тираэля сомнёт врагов, тут беспокоиться не стоит, — заявила она.

В этот раз выбора и права решать не было.

— Воля Тираэля не безмерна, иначе достаточно было бы одного меня, — смирившись с поражением произнёс Кинур. Смирение в нём заканчивалось.

Вечером, лёжа в удобной кровати с сопящей под боком девицей из дома госпожи Тилле, он думал о словах Ради, и в нём поднимался, вскипая, гнев. Он вспоминал её слова, сказанные теперь, и сравнивал с теми словами, что говорила она тогда, и разочаровывался.

То было позапрошлое лето. Орден рыцарей пережил больше года, Лазурные Мечи были наточены и рвались в бой, и этот бой им дали довольно скоро. Глухой рокочущий звук рога он не забудет никогда. И этот трепет в груди, тяжесть надеваемых доспехов. Он помнил, как они ехали верхом по узеньким улочкам к единственным воротам. Как солнце светило ярко. Как нагревалась сталь. Как сияло знамя над головами. Как Святое Слово раскатывалось по улицам, произносимое громогласными капелланами, воспеваемое хором и во весь голос.

На высокой стене стояли арбалетчики, но они боялись даже высунуться, дрожа от страха. Даже Радя сомневалась его затее, хмуро глядя из тени стен. Кинур подъехал к деревянным створкам и потребовал открыть ворота.

Гулкий звук раздвигающихся каменных створок, ударившее в глаза солнце, стройный клин рыцарей в начищенных до зеркального блеска доспехах с развевающимися на ветру плащами с вышитыми лазурными мечами остриём вверх.

Глаза привыкли к яркому, слепящему свету. Впереди были маленькие алые фигурки вражеского войска, в середине которого возвышался исполинский демон.

— Тираэль с нами! — ревел один из капелланов.

Конница набирала скорость.

Кинур шёл первым, как и положено бесстрашному рыцарю Тираэля. Он рванул с пояса свиток, прошептал молитву и тот рассыпался в пепел, а доспехи Кинура принялись светиться лазурным светом, даруя благословение их бога. За ним повторили то же самое другие его рыцари. Их было пятьдесят девять. Ещё четыре капеллана и один знаменосец.

Стук копыт, тяжесть меча в руке, тяжёлый щит в другой руке, приближающиеся враги. Они были уродливы: с рогами и копытами, с выпученными буркалами глаз, с зубастыми пастями, некоторые двухголовые, некоторые трёхрукие. И враг не стал стоять, ринулся в атаку.

Кинур помнил, как его конь вонзился в строй врага, сшибая нагрудной бронёй зазевавшегося демона. Тот оказался под копытами и судьба его стала неизвестна. Кинур взмахнул мечом и тот с хрустом опустился на что-то твёрдое. Он поднял руку и опустил её на голову следующему, который уже замахивался мечом.

В голову что-то ударило с силой, гул в ушах добавился к скрежету и крикам сражения. Кинур крутанул головой, занося меч, и увидел копьё, разлетающееся в дребезги о лазурный доспех. Алая харя скалила зубы и что-то утробно рычала, подхватывая ещё одно копьё с земли. Кинур развернул коня, поднялся на дыбы и легнул копытом, в мясо разбивая лицо демону, но тот остался стоять. Тогда гроссмейстер взмахнул мечом, снося зазевавшемуся противнику часть головы вместе с рогом.

Что-то сбило его, выбило из седла, он повалился, сделал перекат, оказываясь спиной к спине с одним из своих. Весь в крови, рыцарь колол коротким копьём, принимая удары на щит. Сбоку от Кинура так же кипела битва, но там человек двадцать выстроились строем и сейчас пробивались к гроссмейстеру — конная атака захлебнулась.

Гроссмейстер глянул на небо и охнул: с неба падали, складывая крылья, алые тени, сбрасывая рыцарей с лошадей. Рыцари, по большей части, вставали, и продолжали давать отпор. Обезумевшие от битвы кони, хоть и обученные, но всё ещё способные испытывать страх, кинулись врассыпную, уходя с поля боя. Демоны же не щадили никого, метая в коней копья, рубя их топорами.

Перед Кинуром возник здоровенный демон, на голову выше не маленького Кинура, закованный в броню и с четырьмя руками, в каждой из которых он держал по мечу.