Лилия Баимбетова - Перемирие

— Смотри, смотри, — донесся до меня быстрый шепот, — Это она и есть.

— Как похожа!

— А ты ее еще не видела? — спросила еще одна, уже не понижая голос.

Я прошла мимо двери и остановилась, выжидая, что будет дальше.

— Нет, — сказала вторая, — я всю неделю в кладовой просидела, на сортировке. А какая она маленькая.

— Все Дарринги такие, — авторитетно заявила другая, — Они все были хрупкие, как птички, в чем только душа держится.

Я подняла брови, прислушиваясь к этому высказыванию. О, боги, каждому есть дело до меня и моих предков, даже прислуга сплетничает обо мне — до чего я дожила, с ума сойти! Не желая больше выслушивать о себе подобные откровения, я пошла дальше. Голоса затихли вдали. Больше со мной ничего не случилось, и я благополучно добралась до своей комнаты.

Я толкнула дверь и остановилась на пороге. В комнате было темно и тихо, но эта темнота передо мной — она не была просто темнотой пустой комнаты, она жила и дышала, в комнате кто-то был. И я знала — кто. Ошибиться в этом случае было невозможно.

Я остановилась в дверях, и в груди моей было пусто и холодно, и стука сердца не было слышно, и на губах блуждала легкая улыбка. Мне было немного смешно. Я зажмурилась на миг, вздохнула — медленно-медленно, длинный глоток ночного воздуха. Сосредоточилась. И открыла глаза.

Темнота стала прозрачной, словно кисея мелкого серого дождя, повисшего над промокшими холмами. Предметы обрели объем и цвет. Ха. Ночное зрение у меня не очень хорошее, не такое, как у Воронов, но если постараться, кое-что могу и я.

Это похоже на сумерки, но цвета гораздо ярче, не такие призрачные, скорее и правда — как в дождь. Я перешагнула через порог, легко и осторожно ступая, подошла к зеркалу. Посмотрела на себя, озадаченная одним вопросом: мое лицо действительно так бледно, или мне это просто кажется? Он лежал на моей кровати, завернувшись в мокрый грязный плащ, на боку, слегка согнув ноги. Его черный шлем валялся на полу. Тонкое лицо Ворона было устало и бледно, на лбу и правой скуле виднелись свежие царапины, глаза были закрыты. Из полуоткрытого рта тянулась тонкая нитка слюны.

Мне казалось, он не спит. Но… дух его явно пребывал где-то не здесь. Я присела на край кровати и задумалась. О чем? На какой-то непостижимый, невероятный миг я увидела алый солнечный диск, соприкоснувшийся со стально-серой поверхностью каменистой равнины, — бильярдный шар на плоскости стола. Это напугало меня. Если бы он спал, я могла бы увидеть его сон, в этом не было бы ничего странного. Но он — не спал. Просто отсутствовал. Ушел. Прогуляться. Пишите письма.

И, похоже, послужил для меня проводником. Вот так я впервые увидела чужое небо и чужое солнце — сидя на кровати в крепости Ласточки, далеко-далеко на Севере. Шагнула и метнулась назад, как перепуганный заяц. Сердце мое билось как сумасшедшее, во рту пересохло. Я сидела с широко открытыми глазами, прижав руки к груди. То, что я видела сейчас, было мое будущее. Неизбежное. Неотвратимое. О, боги, так вот как это выглядит.

Впервые передо мной встал странный, но вполне очевидный вопрос: зачем? Зачем мне идти туда? Зачем они уходят туда? Зачем мы уходим туда? "Миры Духа", — говорила я, но разве я знала, что значат эти слова? Сухое каменистое крошево серо-стального ровного цвета. Молочно-белое небо. Отчетливый круглый пылающий шар. Воздух, словно пронизанный невидимыми нитями, плотный и сухой. Это был не мир, это была не реальность! — это все было… словно математическая абстракция. Все это было… таким чужым! Я молода для этого, боги, слишком молода!

Странно, что я никогда не слышала о таких случаях и вообще даже не думала, что такое может быть — чтобы кто-то увидел те миры раньше, чем его дух будет готов к подобному путешествию. Неужели такого никогда не случалось? Казалось бы, чего проще — подойди к ушедшему и увидеть то место, куда он ушел. Это должно было случаться с кем-то еще, ведь нельзя сказать, что я более восприимчива, чем другие. Ну, да, я espero, но мало ли espero на свете. Как все это странно.

Говорят, что разум на некоторое время может покинуть тело, чтобы набраться опыта в сверхчувственных областях Природы. Какая верная мысль, даже люди способны иногда сказать что-нибудь верное. Но, увы, и этого опыта нужно набираться постепенно; узнавая слишком много слишком рано, можно проникнуться отвращением к самому процессу познания.

Я пересела на стул перед зеркалом и стала расплетать косу. Темнота постепенно вернулась в свое прежнее состояние. Пушистые пряди щекотали мне пальцы; наконец, облако золотистых кудрей, освобожденных из их персональной тюрьмы, легко мне на плечи. Когда я взялась за гребень, дыхание Ворона изменилось.

— Ты перепутал мою спальню со своей, — сказала я, не оборачиваясь, — или действительно хотел оказаться в моей постели?

— Если я мешаю, я уйду, — ровный, усталый, холодный голос.

Еле различимое отражение моего лица улыбнулось мне в зеркале, иронично и чуть печально. Ах, как смешно.

— Так мне уйти? — спросил дарсай. Но вставать он явно не собирался, даже не пошевелился.

— Просто подвинься, — сказала я, подходя к кровати, — Давай, давай, — продолжала я, садясь рядом и толкая его в мокрый бок.

Он сдвинулся к окну. Я сняла сапоги и забралась с ногами на кровать.

— Ты хоть бы разделся, — сказала я.

Он пробормотал что-то неразборчивее и отвернулся. Казалось, он засыпает. Я положила ему ладонь немного выше лба, мокрые жесткие волосы защекотали мне пальцы. Кожа его, против моих ожиданий, была не горячей, а холодной и мокрой. Я стала распутывать завязки его плаща. Мокрый узел никак не давался мне, и мне было грустно, но постепенно стало смешно.

Грязный плащ Ворона отправился на пол, туда же полетели сапоги и кольчуга. А его мечом я вообще попала по туалетному столику. Надо было слышать этот звон бьющегося стекла, я испугалась, что перебудила всю крепость.

Когда я легла, дарсай уже спал — по-настоящему.

— Спокойной ночи, — усмехнулась я, укрывая его одеялом, но смеялась я над собой.

Я легла рядом. Было темно и тихо. Ворон спал, а я смотрела в темноту над собой. Я не спала, а словно бы дремала с открытыми глазами; во всяком случае, я ни о чем не думала в ту ночь, мои мысли бродили, как стадо в ночном, не спеша и бесцельно, сонно пощипывая травку. Я чувствовала себя как-то странно. Обычно, когда я оказывалась так близко к Воронам, это заканчивалось их смертью, — раз уж я до сих пор жива. Обычно, но не теперь. Наши сердца бились совсем рядом, так близко, как бьются только сердца любовников или смертельных врагов, — и ни одно из них не грозило умолкнуть. В этом было что-то не совсем правильное.