Татьяна Апраксина - Назначенье границ

— А потом…

— А потом они, может быть, привыкнут и им понравится.

Мальчик коротко кивает, прикладывая ладонь к груди. Потом спрашивает:

— А если мы выбьем всех, кого сможем, это не затруднит нам переговоры?

Старший смотрит на него, качает головой.

Когда франки взяли Камаракум,[8] они просто не оставили никого, ни граждан, ни их соседей, ни тех, кто рядом стоял. А был неплохой город.

— Не затруднит. Это моя земля. Хлогион решил справлять свадьбу сына здесь, а меня в гости не позвал. Будем считать, что я обиделся.

Теперь нужно, чтобы обиделись франки. Чтобы они действительно обиделись на тех, кто мешает им праздновать. Потому что веселятся они уже третий день, и им сейчас не то что Ренус по колено, им Тирренское море по щиколотку, а Альпы — по плечо… и за тысячу стадий метко стрела поражает. Нахала, который гуляющим злостно веселье испортил.

До чего же привязчивый ритм, улыбнулся Майориан. Впасть в панику просто от явления вражеской кавалерии гости Хлогиона не могут, на это надеяться нелепо. А вот возбудить в них праведное негодование — это мы запросто: кто посмел? У кого хватило наглости? Нам — мешать? Нас тревожить?!

Особенно быстро отдыхающие возмутятся, если нападавших окажется относительно немного. Не так мало, чтобы сразу предположить ловушку — даже сейчас в лагере может найтись пара-тройка соображающих трезво… ну, относительно трезво для третьего дня свадьбы. Поэтому — пойдут две сотни конных воинов, вооруженных луками, с севера. И еще сотня — с востока. Дальше — «карусель», любимое развлечение аланов; в самом деле, почему бы и ромейской кавалерии не повеселиться, коли уж ее не пригласили на свадебный пир?

Выстрелил — уступи место товарищу, дойдет и до тебя очередь. Пока готовишься к следующему выстрелу, можешь рассказать франкам все, что думаешь об их доблести и мужестве, да погромче, да поизобретательнее. И неизвестно еще, что обиднее — наконечники стрел или острые языки аланов… терпение пирующих иссякло достаточно быстро, и неудивительно. Обзови кто Майориана безголовым пожирателем падали, он бы, наверное, озадачился и вознамерился догнать обидчика, чтобы поинтересоваться: а чем же, собственно, без головы можно оную падаль употреблять?..

Франки, видимо, были не менее любопытны, и обстрел вперемешку с отборными оскорблениями возымел ожидаемый эффект: значительная часть пировавших довольно быстро добралась до лошадей и, обнажив мечи, бросилась в погоню. Похоже, что почти все, кто вообще способен был подняться с земли и удержаться на конской спине. Отлично, это и требовалось, этого мы и добивались, — радостно думал Майориан, оглядываясь на близкую, уже почти настигшую обидчиков конную толпу. Боевым порядком то, что мчалось за аланами, никак называться не могло. Табун пьяных кентавров, как он есть. Вакхическое веселье.

По сигналу Майориана отступавшая в притворном ужасе кавалерия разделилась надвое. Если франки решат погнаться за одной половиной, вторая ударит с тыла, а прикрывать тылы наши гуляки не умеют, им это и в голову не приходит — что взять с табуна, где каждый стремится доказать другим, что он самый храбрый, а конь под ним самый быстрый… Если они разделятся — еще лучше, потому что у перекрестка ждет отряд, и у моста, куда свернула вторая половина конницы Майориана, тоже ждет. Франки поддались на провокацию, и теперь их участь определена, а случилось это в тот момент, когда они бросились преследовать противника, даже не задумавшись, с чего бы вдруг небольшому отряду аланов нападать на многократно превосходящих их числом франков?..

Лучников среди пирующих было мало, а потому и нападение, и отступление обошлись почти без потерь. В пешем строю франки сражались лучше, чем в конном, в отличие от аланов, так что свою первую задачу Майориан выполнил, на пехоту франков вытащил, а теперь — назад, к мосту: и свечка не догорит, как даже самые пьяные кентавры поймут, что их ловили на живца. И поймали. Так-то франки могли бы и расточиться по лесу, хоть и постыдным считается такое дело, но за спиной — свадебное пиршество, семьи, добыча. Через холмы от кавалерии с этим не уйдешь. А дороги всего две — через лес и через мост. Они попробуют смять пехоту, а когда у них не получится, решат отступить. Те, кто уцелеет… и кинутся к реке… Поэтому нужно торопиться.

Успели. И ударить в спину тем франкам, что погнались за вторым отрядом, и перестроиться, и… а потом пошла плясать. Майориан чувствовал себя тем дураком из притчи, что вздумал оседлать медведя. Даже хуже того дурака, потому что в притче зверь был один, а здесь количество медведей ограничивалось только мерой гостеприимства короля Хлогиона, а верней сказать, ничем. Потом вокруг стало свободней, потом еще свободней, а потом какой-то пехотный декурион, не разглядев, кто перед ним, помянул майориановских предков совершенно неподобающим образом — и тот понял, что справа, слева и впереди — только свои. Уже подошла пехота.

Теперь можно вернуться на место пиршества. Там — обоз, там женщины, в общем, добычи хватит на всех; там же и некоторая часть франков и их гостей, и эти еще намерены сражаться. Почти никто не хотел сдаваться в плен, но отступивших в лес Майориан преследовать запретил: пусть уходят. Должен же кто-то разнести рассказы о победе… впрочем, франки будут рассказывать о поражении, сокрушительном и позорном.

— А это, значит, невеста? — поинтересовался он у всадника, караулившего шатер.

Из шатра высовывалась белобрысая девица с длинными распущенными волосами, украшенными лентами. Весьма симпатичная девица, и явно не робкого десятка — руки уперты в бока, а глаза так и сияют праведным негодованием. При виде подъехавшего Майориана негодование увеличилось вдвое, если не вдесятеро: белобрысая угадала командира нападавших.

— Не… подружка. Невеста внутри, — кавалерист весело оскалился, блеснув неожиданно белыми зубами.

— Красивая? — полюбопытствовал Майориан. Алан радостно кивнул.

По энтузиазму командир предположил, что всаднику сейчас решительно все девицы покажутся красивыми — белозубый, кажется, был не старше самого Майориана, а победа пьянит лучше вина; однако ж, без неприятностей обошлось, отчасти это удивительно, а, с другой стороны, вполне закономерно: даром он, что ли, потратил прорву сил на наведение и поддержание дисциплины среди своей кавалерии? Некий любитель поэзии, который сейчас уже должен бы перемолоть всех, кого он взял в мешок на перекрестке и подходить сюда, может быть доволен. Добычу взяли богатую, потерь на удивление мало, в лагере все, кто вовремя догадался бросить оружие — целы, а в шатре — невеста… интересно, где ее жених? Ладно, пересчитаем пленных, расспросим, разберемся.