Юрий Никитин - Главный бой

Наконец их поставили перед последней дверью, объяснили, как кланяться. Створки пошли в стороны. Из зала навстречу ударило такое сияние, что степняки отшатнулись и прикрыли глаза. Открывшийся перед ними зал был огромен, как степь, далекие стены искрились искусно сделанными изразцами: зелеными, розовыми, синими, расписанные диковинными узорами.

Под стенами сидят на роскошных диванах седобородые старцы в дорогих халатах, величественные и с лицами, исполненными достоинства и мудрости. До ушей степняков донесся ровный шум голосов, неторопливых и осторожных.

Широкая дорожка толстого ковра, расшитого цветами, повела через огромный зал вдаль, а там под бесконечно далекой стеной возвышался трон с высокой спинкой, на котором сидел красноголовый орел. Справа и слева от трона застыли в почтительных позах знатные мужи этого королевства, а на самом троне в небрежной позе сидел еще крепкий человек в богатой одежде. Лоб его избороздили морщины, лицо темное от солнца и ветра, глаза слегка сощурены, словно все еще всматривается в тонкую линию между небом и землей. Однако взгляд остер, как у степного орла, что из-за облаков различает как прошмыгнувшую по земле ничтожную мышь, так и муравья.

Степняки шли по ковру, утопая по щиколотку. Сопровождающий их вельможа прошептал на ухо настойчиво:

— Падайте ниц! Падайте ниц!

Ковыль заколебался, но Узун сделал еще два шага вперед. Стражи за спиной трона насторожились. Узун слегка склонил голову и сказал:

— Люди бедной Степи приветствуют могущественного правителя.

Властелин наклонился, подался вперед, всматриваясь в изнуренные лица степных людей. На смуглом лице проступило изумление. Он слегка привстал, словно собирался шагнуть к странным гостям:

— Быть того не может!.. Кипчаки?

— Да, господин, — ответил Узун. — Из рода Степного Беркута, а этот вот седобородый батыр — последний из некогда славного рода Серой Ящерицы.

К изумлению присутствующих, правитель встал и резво сбежал по ступенькам, покинув трон. Еще больше изумились, когда он, раскинув руки, обнял одного за другим этих бедных людей, похожих на странствующих дервишей.

— Глазам не верю, — приговаривал он. — Нет, это чудо!.. Как вы сюда добрались? Как меня нашли?

Мудрый Ковыль покосился на замерших придворных, поклонился и сказал с великим почтением:

— Слух о славе и богатстве твоего королевства прошел по всем землям. И настолько этот слух был силен, что достиг пределов нашей бескрайней степи.

Седобородые старцы заулыбались, важно кивали, переглядывались, довольные, а король Отрок засмеялся:

— Да, пришлось сперва и крови пролить, и усмирять распри, но теперь все уладилось. Землепашец уже не берет в поле с собой саблю, а торговец везет товары без боязни! Никто по дороге не ограбит. Но это все моя нынешняя жизнь… А мне интересно, что творится в Степи. Прошу в мои личные покои. Нам принесут изысканные вина и редкие яства. За неспешной беседой поведаете все новости…

Придворные мудрецы переглядывались со снисходительными улыбками. Какому правителю не льстит встретить старых друзей детства, что так и остались в нищете и бедности, когда можно удивить их дорогими одеждами, роскошными залами, мраморным полом, по которому ступаешь как по окаменевшей поверхности зеркального озера!

В огромных дорогих покоях, которые отвели им под отдых, половину занимал бассейн с кристально чистой водой. Появились улыбающиеся полуголые девы, прекрасные, как небесные существа, веселые и смеющиеся. Со звонким смехом содрали с них, преодолевая сопротивление, одежду, завели голых в воду, что оказалась теплой, как молоко кобылицы, нежной и пахнущей диковинными травами.

Ковыль закрыл глаза, стыдясь того, что с ним делают. Узун, напротив, смотрел во все глаза, а прекрасные девы мыли их и терли скребками, как степных коней, обливали водой и снова терли то жестко, то нежно и сладостно. Когда сами обрызгались, то сбросили остатки своих прозрачных одежд, что все равно ничего не скрывают, и тоже восхитительно нагие полезли в воду. Снова терли, разминали мышцы, гоняли кровь по усталым телам, и вскоре даже старый Ковыль ощутил себя молодым и сильным, со стыдом понял, что желает этих женщин. Они тоже заметили и заливались смехом, дразнились, задевали вроде невзначай. Затем обоих вывели и положили возле воды на разостланные упругие циновки. Тонкие, но сильные девичьи руки снова разминали мышцы спины, прошлись по хребту, перебрав каждый позвонок, и снова даже старый Ковыль ощутил в себе юношескую мощь.

Узун лежал вниз лицом. Ловкие девичьи пальцы перебирали каждую мышцу, встряхивали, заставляли наливаться кровью, просыпаться. Он чувствовал, как юная дева наклоняется над ним, при каждом движении острые груди касаются его спины, и там, где острые соски прочерчивают незримые линии, на коже вспыхивают красные полосы прилившей горячей крови, уже почти закипающей. В теле росло неудержимое желание, но в сердце, напротив, поселилась черная горечь. Нет, их поездка не только глупа, но, хуже всего, безнадежна…

Ковыль рядом пыхтел, позабыв о своей почтенной мудрости, всхрюкивал от удовольствия, глаза полузакрыл. Когда его перевернули лицом вверх и над ним нависло смеющееся девичье лицо с копной заколотых сверху волос, он стиснул зубы и застонал от сладкой муки. Совершенно нагая, юная и свежая, но уже с пышными формами, она с хитрой улыбкой продолжала разминать ему мышцы груди, живота, ее пальцы мучительно медленно опускались все ниже и ниже…

Глава 11

Отрок уже ждал их в своих покоях, которые ошеломили степняков великолепием, хотя оба были уверены, что ничто их больше не удивит. Отрок возлежал на роскошном ложе, красное сукно покрыло три ряда толстых перин, по бокам громоздились бархатные подушечки всех размеров, а пол устлан ковром, в котором ноги утопали, как в толстом мху лесных болот.

Перед ложем раскорячился длинный низкий стол. Истекали сладким соком жареные тушки птиц, блестели тугие виноградные гроздья, а узкогорлые кувшины высились, как минареты в богатом городе.

— Велик ты и славен, — сказал Ковыль. — Пока мы ехали, наслушались о твоей мудрости, справедливости, твоей заботе о жителях страны. Поистине всяк счастлив, что ты явился в их земли!

Отрок отмахнулся, чело на миг омрачилось.

— Это сейчас. А когда я прибыл, здесь был такой клубок змей… Уже искусали друг друга, уже дохнут, но ни одна не желает разомкнуть челюсти. Нам терять было нечего, мы сами были на грани издыхания… помнишь, каких нас изгнали?.. Ударили всеми людьми, что у нас оставались. Даже женщины и дети взялись за оружие. Больше половины моих людей полегло, зато на залитой кровью земле воцарился мир. Пусть на страхе, но все же мир. А затем увидели, что я выше всего поставил закон, а уж потом знатность и высокое имя. И когда земледелец начал без страха уходить в поле, когда схваченных разбойников — будь это голодный работник или знатный хан — одинаково вешали на первом же дереве, тогда заговорили, что мы не зря пришли в их земли, а были посланы их богами. Так что сейчас в самом деле люди впервые за много лет наслаждаются миром. Да и нет особой нужды разбойничать, когда колосья ломятся от тяжести зерна, когда коровы приносят по два теленка, когда куры несутся круглый год, а болезни сытое и довольное королевство обходят стороной!