Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий
На самом деле полюбил он лишь охоты, поскольку тогда мог галопом лнтеть на коне рядом с Зоэ и Петронасом. Его глаза, казалось, все еще не могли насытиться видом худощавой Зоэ, искусно сидящей в седле и одетой в мужские прилегающие штаны из грубой шерсти. Он любил мгновения, когда ветер или поток воздуха развевал ее длинные черные волосы, и он восхищался ее искусству метко стрелять из лука. Кто-то при нем сказал, что столь же метко, как Зоэ, стреляла только королева Зифика, только он сам не углублялся в эти слова и сравнения. Даго принимал их как выражение почтения к Зоэ, поскольку всегда восхищался Зификой, хотя бывало, что ее побаивался и даже ненавидел. Он любил Зоэ, но не называл своего чувства любовью, поскольку она не пробуждала в нем мужского желания. Даго хотел лишь того, чтобы она всегда была рядом.
Бывало и так, что во время охоты он посылал Петронаса, чтобы тот гнал серну или кабана, сам же садился рядом с Зоэ на стволе упавшего дерева и просто восхищенно и без слов глядел на нее. Тогда в нем пробуждались спящие до сих пор воспоминания, в его памяти оживали прекраснейшие моменты предыдущей жизни. Вновь видел он Зелы, как та поднимает его, голого с земли и прижимает к себе; видел Зифику, когда перевязывал ей рану на спине, снова почувствовал в ноздрях запах девичьего тела. Он глядел на Зоэ, видел через нее свои мечты, свои сны о пробужденных к жизни великанах, о бесконечной власти над людьми. Еще он дивился тому, что, сидя на троне рядом с Любушей — чувствует себя старым, а вот присев на стволе дерева рядом с Зоэ — у него появляется впечатление, что молод, как тогда, когда услышал страшное ржание коня, тонувшего в болоте с юным воином, оказавшимся девушкой. Рядом с Зоэ ему казалось, будто бы он вновь в начале своего путешествия к величию и славе, а без нее — осознавал брем прожитых лет и совершенных преступлений. Рядом с Зоэ он был молодым и чистым; рядом с Любушей в тронной палате — старым и залитым кровью. «Властитель не может иметь никакой иной любви, кроме как любви к власти» — повторял он и уговаривал сам себя, будто бы не любит Зоэ.
И ненавидел он принимать решения, разговоры о делах государства и народа. Рядом с Зоэ убегали куда-то страхи перед Сватоплуком и Великой Моравой, а все дела, представляемые ему Канцлером или Великим Сборщиком Налогов — становились далекими и незначительными. Не знал он — ибо кто же мог такое сказать, что по-настоящему за всю свою жизнь любил он только Зифику, а вот теперь как раз Зоэ, созданную ро образу и подобию той — она пробуждала умершие уже чувства и волнения. «Я не люблю ее, поскольку не желаю видеть в своем ложе», — успокаивал Даго сам себя. И вместе с тем, все время — непонятно почему — желал иметь ее рядом с собой, глядеть на нее, осматривать, видеть вблизи.
Осознавала ли Зоэ те чувства, которые она возбуждала в Пестователе? Посторонние не могли ответить на этот вопрос. Совершенно надежным было то, что она не заискивала перед ним, не одаряла словом или жестом теплее обычного. Она не проявляла нежелания, когда Даго брал ее на охоту и желал быть с ней или рядом с ней. Но она и не напрашивалась, чтобы он забирал ее с собой. А когда во время охоты иногда они садились один на один на сваленном дереве, можно было подумать, что женщина не замечает уставленных на нее глаз и, либо игралась сорванным в лесу листочком, либо обломанной веткой, ведя себя так, словно бы Даго рядом даже и не было. Возможно, что подобное поведение с ее стороны оставалось лишь женской игрой, которая должна была защитить ее от того, чтобы сделаться его наложницей, либо же хитрыми действиями, цель которых заключалась, посредством деланного безразличия, в том, чтобы еще сильнее распалить в нем чувства или даже разбудить мысли, чтобы избавиться от Любуши, а ее посадить рядом с собой на троне. А может, за своим безразличием она скрывала враждебность — ну кто мог это знать, кроме ее брата, Петронаса?
«Она гордая и неприступная», — с восхищением думал о ней Даго и напрасно пытался использовать все свое знание языка глаз и тела людей, чтобы познать истинные чувства Зоэ.
Но правда и то, что некоторые женщины совершеннее всего умеют лгать не только устами, но и глазами и всем телом. Проживая при дворе ромеев, от тамошних женщин Зоэ научилась тому великому женскому искусству притворства и теперь пользовалась ним, поскольку так поступать приказал ей брат, который с личностью Пестователя связывал какие-то свои, тайные планы. Наедине он говорил ей: «не пытайся его ненавидеть, ибо, возможно, когда-нибудь ты станешь его женой». Потому-то Зоэ подавляла в себе ту самую ненависть и в самые глубинные слои памяти сталкивала мысль, что именно этот вот человек, Даго Пестователь, изгнал и привел к смерти ее мать, королеву Зифику, а своего сына Кира и ее, Зоэ, приказал задушить. Она делала так, как приказывал ей Петронас, и чем дольше поступала подобным образом, тем чаще отзывалась в ней мысль, что, быть может, когда-то усядется на том же самом троне, что и ее мать, а муже своего заставит подчиняться собственным капризам и решениям. Ей не хотелось быть подобной другим женщинам, что из ненависти или ревности убивают стилетом. Ей хотелось, чтобы Пестователь жил, и вместе с тем, чтобы был он, как неживой, лишенный сил и воли. «И я буду убивать его стократно», — размышляла Зоэ, позволяя Даго брать ее с собой на охоты, глядеть на себя, восхищаться тем, как метко стреляет она из лука в оленей и серн. И случилось так, что Пестователь думал исключительно о Зоэ, и даже сам чувствовал, что живет только лишь ради нее, а не для себя и других.
