Из сказок, еще не рассказанных на ночь... - Мира Кузнецова
— Не урони! Я тебя с этим цветком и нарисую.
Айса резко остановилась и медленно обернулась. Позади, на поляне, откуда она только что пришла, стоял старик, с перекинутой через одно плечо кожаной сумой, а через другое плечо с такой же только холстиной.
— Ты кто? — голос девочки прозвучал резко, и парни тут же побежали к ней.
— Ил’мар. Рисовальщик. Мать твоя весть отправила. Хотела, чтобы я нарисовал твой портрет. Давненько, правда, да и в пути я подзадержался.
— Моя мать? Моя мать уже давно… в общем нет её. Дома нет.
— Уехала куда? — прищурился старик, высматривая что-то на её лице.
Айса сжала кулачки и вытянулась в струнку.
— Да. Навсегда. Оттуда, куда она уехала не возвращаются.
— Ой ли? Знаешь наверняка? Или повторяешь, что другие говорят? Сердце-то что говорит?
— Сердце? Сердце каждую ночь слышит мамин голос. Слышало. Два дня тишина…
— А Повелителя слышит? — беря за руку девочку, спросил старик. Он отвел её к поваленному дереву и усадил, невзначай расправив складки на юбке, поправил цветок в застывших пальцах безвольной ладошки и отошел к другому дереву, привалился к его стволу спиной и вынул из холщовой торбы небольшой холст, натянутый на грубый подрамник. — Так как Айса, что слышит твоё сердце?
— А? — вскинула голову девушка. — Я слышу голос Эйнара. Он поет.
— Голос Эйнара поет в твоём сердце? Чудесно-чудесно. Он поет о… — Старик прищурился, пристально рассматривая лицо девочки и она смутилась. По белой коже рассыпался румянец, капельный, словно художник случайно брызнул в нее, как на палитру краску, намечая места будущий веснушек. — Не пробовала ответить ему? Песней. Или подпеть?
— Пробовала. — Девочка опустила глаза и замерла взглядом на цветке. — Он поет балладу о любви мамы и папы. Но мне стыдно петь с ним песнь любви родителей. Это их любовь.
— Конечно, их и ты — лучшее, что эта любовь создала. Стесняешься петь о их любви, спой о своей. — Усмехнулся старик, растирая краску на палитре.
— Своей? Но я же… Мне разве…
— Можно. Песня, если ей рано — не родится. А если сложилась и спелась, то «то — самое время» и пришло. Правильное время любви. Ты пой, девочка, пой. Он услышит. Даже, если ты прошепчешь. Даже, если издалека. Даже, если мысленно. Пой, малышка, а я пока порисую…
Айса расправила плечи, выпрямила спину и неожиданно для себя улыбнулась, склоняя голову слегка вправо, и взглянула в лицо художника, пытаясь воспроизвести мамин взгляд.
— Нет, девочка, не нужно подражать маме. Оставайся собой. Мама никогда никому не следовала. Твоя матушка всегда и везде была первой. Её не понимали с начала, считали выскочкой. Ругали за нарушение традиций и правил, а она лишь смеялась и делала задуманное. А потом начинали носить фасоны платьев, придуманных ей. Класть подушки на дерево лавок. Украшать стены. Сажать цветы. Петь её песни, забыв, что это она их сложила. Надеюсь, что и ты будешь собой.
— Постараюсь. — Айса кивнула головой и расслабилась. Её ладошки раскрылись, открывая взгляду первый весенний цветок. Какое-то время она смотрела на желтый венчик соцветия, а потом, зацепилась взглядом за парящее облако и замерла, глядя в небо. «Эйнар, ты сказал, что вернешься…»
— Айса? — вдруг прозвучало так близко, словно губы Эйнара шепнули её имя на ухо. — Айса, я слышу твой голос. Мне мерещится? Или ты меня позвала?
— Ой… позвала. Я хочу с тобой спеть. О любви.
— Я вернусь. И спою с тобой вместе любовь…
Девочка вскочила со ствола дерева, словно её застали за чем-то постыдным и оглянулась. Ил’мара не было. Только что спина художника, прислонялась к старому буку, а теперь там стояла картина. Девушка сидела на поваленном дереве и задумчиво смотрела в небо, где распластанной тенью парил призрачный красный дракон. На губах у девчонки играла улыбка с мечтой и надеждой, а глаза сияли ожиданием любви.
14 — Хэлтор
Сквозь кровавый туман, смешанный с воем и протяжкой звука «А», мелькали обрывки мыслей, чувств, образов.
«А-а-а-аааааааааааа, Хель! Закрой дверь!
В тво-ооо-й чертог, он не вхож! Он не бог!»
Били барабаны или это кровь пульсировала в мозгу и туман становился реже, потом снова чернота неизвестности, неосознанности настигала, и он пытался молотить сломанными крыльями и взлететь. Раз за разом пока не осознал, что крыльев нет и может и не было никогда. «Привиделось. Пригрезилось. Болен? Болен… Сванвейг? Айса?» И снова темень и глухие удары и бормотание старухи. «Старухи? Откуда старуха? А голос все громче. Настойчивей. Требовательней. Хочет что-то… Что?
— Открой глаза. Немедленно. Иначе она умрет и всё будет зря.
«Она? Она жива? Я иду!» Ресницы дрогнули, впуская свет и изборожденное морщинами лицо старухи.
— Хех! Смотри на меня. Не отпускай. Слушай. Смотри! Зацепись за что-нибудь. За родинку. За выбитый зуб! За пучок седых волос, торчащих из родинки! Хех! Держись парень. Тебе жить! Жену спасти. Ты пошёл в путь за женой?
«За ней. Откуда знаешь?»
— Знаю. Тебя знаю. Её знаю. Всех знаю. Хех! Держись парень. Пей. Пей до дна. А теперь держись. Сейчас будет боль.
«Боль? Ну, дава… й… Йаааа». Боль скрутила, выворачивая сломанные кости и от желания похвальбы мужской выдержкой не осталось ни следа. Слёзы брызнули из глаз, превращаясь в водопады, слегка остужающие, отвлекающие боль. И она вдруг схлынула. Или это старуха её прогнала, вымела дымящимся пучком сухотравья. Он изрядно чадил. Хэлтор вдохнул лишку и теперь откашливался, а женский рот, монотонно бубнящий слова заговора, вдруг искривился в улыбке.
— Очухался. Будет с тебя! — Она разогнулась и сунула дымящуюся траву в кадку с водой. Омыла руки в той же воде. Выдернула нож, торчащий в стене и села за землю пола. Подняла руку Хэлтора и положила на свои колени. Закрыла на миг глаза и потребовала:
— Фригг! Стань за правым плечом! Эйр! Стань за левым плечом! Дайте мудрости! Направьте руку!
Она занесла нож над рукой и резко опустила его, глядя в глаза воина. Он не сморгнул. Не вздрогнул. Не отвел глаз. И острие ножа лишь коснулось кожи царапая на ней.
— Соулу. Открывает путь. Тейваз. Сильному воину. Соулу. На пути победы, — Седые пряди наклонившейся резко головы ведуньи, коснулись кровоточащей кожи. — Хех! — резко выдохнула женщина и подняла голову, вновь занося нож.
— Йо! Превозмоги! Йера! Награди за верность! Вуньо! Возрадуйся! Кано! Победи! — И снова седые пряди
