Вера Камша - Довод Королей

А как ты ненавидишь и презираешь людей, которые верят. Как ты над ними издеваешься. Повтори, что ты думаешь про них. Быдло, стадо, жалкие дураки, дойные коровы?

Да, да, мирные обыватели солнечной Лиарэ, это он про вас. Про вас, про ваших родителей, мужей, жен, детей, внуков. Слушайте своего пастыря, смотрите на него, вот он перед вами. Такой, каков есть. Вот его мысли, чувства, чаянья. Нравится?! А он не первый и не последний. Он один из многих, которых вы тянете на своем горбу. Ну? Что скажете? Будете его и впредь слушаться? Ах, не будете? А что будете?

Первой «бей!» завопила женщина... И еще одна. Женщины и любят, и ненавидят быстрее мужчин, особенно обделенные судьбой...

Ну, что, Орест, как тебе заваренная тобой каша? А теперь взгляни им в глаза, в глаза чудовищу, которое ты долго и старательно будил. Ты уже сказал достаточно, можешь замолчать. Теперь я разрешаю тебе бояться. Ты умрешь мерзкой смертью. Правильно, падай на колени, ползай на брюхе, умоляй о пощаде... Это последняя капля. Толпа еще может отступить перед мужеством, но труса разорвет на куски. Что ж, люди добрые, ату его!

Проклятье! Как же они орут. Да, Счастливчик, ничего более мерзкого ты не видел. И это те, за чье право жрать, спать и убивать себе подобных вы с Геро шесть с лишним сотен лет назад рискнули больше чем жизнью. Ты и дальше собираешься их спасать? Вместе с Эмзаром и пропавшим Романом? Чтобы они, воя от восторга, волокли на костер тех, кто им не угодил.

Скажете, магия? Их, бедненьких, заставили, а их сердца и души сотканы из любви и парного молока? Глупости, палача можно разбудить лишь в том, в ком он спит. Можно превратить человеческое тело в крысиное, но душу – извините... Ну, Рене? И к чему ты пришел? К тому, что чужак, объявивший Тарру погибшей, прав? Милое дело – увести из обреченного мира праведников, предоставив остальных их участи. Это справедливо... К кэргорам такую справедливость! И кто будет делить грешных и праведных? Наш чужак? Да что он понимает?! Проклятье! Когда же это закончится...

2892 год от В.И.

21-й день месяца Дракона.

Арция. Мунт

О заговоре ездивший в Лагу протектор узнал чуть ли не последним. Александру в очередной раз показалось, что он ослышался, так все было глупо и бессмысленно. Самым же гадким было то, что в дело оказался впутан Гастон Койла, которого Сандер любил с детства. Теперь Гастон собирался его убить... В такое было трудно поверить, но не верить было нельзя. Заговорщики были неосторожны, и их разговор слышало полсотни гвардейцев, не считая обоих Бэрротов.

Антуан времени зря не терял. Послав гонца в Лагу за протектором, он созвал Генеральные Штаты. Город гудел. Несмотря на позднее время, на улицах толпился народ. Горожане вытащили из сундуков шлемы и кирасы, в которых щеголяли во время Войны Нарциссов, и расхаживали по двое-трое с факелами в руках, видимо, в надежде поймать десяток-другой злоумышленников. Это было бы забавно, если б не Гастон, от которого Сандер предательства не ожидал. Койла был предан Филиппу, хотя в этом-то, видимо, и было дело...

Александр с эскортом с трудом пробирались через толпу, вопящую здравицы королю и его защитникам. На душе было мерзко, и не проходило ощущение, что происходящее – очередной дурной сон. Хотя тогда дурным сном была вся жизнь, от первого осмысленного взгляда в зеркало до смерти брата и свалившейся на голову короны. Странно, а ведь корона ему и впрямь снилась, корона, валяющаяся на полу в тронном зале... В том сне было что-то еще, но он позабыл.

Дворец Анхеля был окружен тройным кольцом, это-то еще зачем? Мятеж не мог кончиться удачей, да его и мятежом-то назвать можно было лишь с натяжкой, собралась горстка недовольных, разделила шкуру неубитого медведя и попалась. Но Бэрротам и горожанам нравилось изображать готовность ко всяческим неприятностям. Александр соскочил с Садана, и неудачно, старая рана напомнила о себе, отнюдь не улучшив настроения. В глаза бросилось бледное, взволнованное лицо Артура, явно прикидывавшего, как поудобнее заслонить герцога грудью. Кто-то заорал «Смерть предателям!» – и толпа ответила согласным ревом.

– Артур!

– Да, монсигнор!

– Позаботься, чтоб не начали громить особняки Вилльо и остальных.

Проклятый! Да Артур первый готов броситься на родичей королевы... Но самосуда он не допустит.

– Преступников будут судить, но женщины и дети не виноваты. Кодекс Розы запрещает мстить слабым и беззащитным.

Слава святому Эрасти, этот довод наш доблестный рыцарь понял, вот пускай и займется.

– Прикажите оцепить дворец Койлы и резиденцию кардинала. А здесь хватит сотни дарнийцев.

– Будет исполнено.

– Спасибо, Артур.

– Моя жизнь принадлежит моему сюзерену!

Как мало ему нужно для счастья... Александр Тагэре, прихрамывая, поднялся в Львиный Зал и опустился в ждавшее его королевское кресло. Но он еще не король. Еще нет... Яркий свет, взволнованные лица, гул голосов. Заседание Генеральных Штатов в отсутствие короля открывает канцлер, но канцлера в Арции нет, так же как и короля.

– Граф Бэррот!

Антуан почтительно наклонил голову.

– Прошу вас вести заседание.

А ведь он только этого и ждал. А может, все ложь и никакого заговора не было? Или, вернее, был заговор Антуана Бэррота против Гастона Койлы? Нет, Антуан не сумасшедший, он никогда не поставит себя в зависимость от полусотни гвардейцев, а Артур и вовсе неподкупен. Не нужно обольщаться, заговор был, и сейчас Генеральные Штаты будут судить заговорщиков.

Если бы Александр Тагэре был художником и ему предстояло изобразить аллегорию трусости, он бы возблагодарил небо, пославшее ему таких натурщиков. Эжени Шаре тряслась как в лихорадке. На лице красавицы, у ног и в постели которой перебывал цвет арцийского дворянства, была написана готовность отдаться любому, кто за нее вступится, и даже, если нужно, уйти в монастырь. Обычно самодовольная рожа Клавдия казалось слепленной из скисшего творога, Рогге походил на загнанную в угол крысу, а вид Пандайе внушал беспокойство за состояние его штанов. Реви кое-как держался, но было видно, что дается ему это с трудом. Спокойным был только Койла, невозмутимо слушавший красивый рассказ Антуана Бэррота о том, что произошло в Речном Замке.

Сандер смотрел на лучшего друга Филиппа, ненавидя себя за то, что не обождал с Указом о государственной измене. Не подпиши он его в день прибытия в Мунт, судьба Койлы была бы в его руках. Ты хотел, чтобы никогда не повторилась история с Жоффруа, чтобы обвиняемые не зависели от королевской прихоти? Что ж, смотри, как чужие люди судят того, кого ты любишь с детства, именно смотри, потому что вмешаться, не отказавшись от собственного слова, нельзя.