Татьяна Тихонова - Заонежье, или Жизнь по ту сторону...

Коротких передышек, когда потрепанные немыслимым сопротивлением людей орки откатывались назад, а к стенам подходил новые, отдохнувшие их силы, хватало лишь на то, чтобы восстановить оружие, откинуться к холодной стене и замереть, и закрыть глаза на короткий миг… И почувствовать иссеченное ранами тело, которое, кажется, уже не сдвинется с места…

Город, его дома и улицы, лавки и магазинчики, были пустынны, покрытые копотью окна домов часто были заколочены досками — там никого не было — все ушли на крепостные стены… а может быть хозяева уже и не вернутся никогда. Но в осажденную Древляну понабилось много всякого люда, и если одни гибли от вражеских мечей, то другие грабили в это время их дома…

Ночью двадцать третьего дня осады вдоль одной из окраинных улиц шел рукайя. Он прятал длинные руки в карманах теплого тулупа, который скрывал всю его очень приметную фигуру. Синюшное, вытянутое лицо упыря хмуро выглядывало из-под лохматого волчьего треуха. Он, оказавшись в самом большом городе лесовичей, давнишних врагов рукайев, заметно трусил. Но до него не было никому дела… Некому было его остановить… И он шел все дальше.

Попасть в город для Гловы было делом несложным. Орки не чинили ему препятствий, а сквозь стену пройти — привычное дело. Глова не зря жил у Изъевия, темный маг посвящал льстивого упыря в свои хитрости, и теперь любая стена пускала рукайю.

Впервые за долгое время он был по-настоящему сыт. Его маленькая душонка трепыхалась от благодарности своему благодетелю и торопилась отплатить сторицей.

Некоторое время постояв перед домом князя, Глова подошел к стене и, потрогав холодное дерево, вдруг уверенно стал подниматься прямо по отвесной стене. Его пальцы, ложась на нее, словно прирастали к ней в миг, ноги в тонких кожаных сапогах перемещались по вертикальной поверхности без особых усилий, и вот уже рукайя миновал первый этаж.

Дом стоял почти пустой. В правом крыле оставалась старая княгиня, которая совсем слегла в последнее время, престарелая нянюшка, да Завея с Агатой в левом крыле. Дундарий разрывался теперь между домом и крепостной стеной, где неотступно следил за князем, здоров ли он, поел ли… и поэтому сейчас домового не было.

Княгиня еще вечером побывала у дочери, она всегда приходила перед сном, подолгу сидела, иногда, молча, гладила по белой красивой руке дочь, и выслушивала ее гневные речи. Украдкой вытирала слезу, и опять кивала головой, словно соглашаясь с Завеей, что такая молодая, красивая как она, не может находиться взаперти, что нужно найти управу на отца, и выпустить дочь, наконец. А мать навсегда запомнила те страшные ночи, когда Завея впервые принялась бродить ночью по дому и, еще, видимо, не понимая, что произошло с ней, покусала любимую кошку, потом укусила, заигравшись, девушку, которая приходила помогать с детьми в княжеский дом… Тогда пришло страшное осознание, что непоправимая беда вошла в дом. И пришлось Завею, нежную красивую девочку с русыми пушистыми волосами, запереть в левой половине дома…

Рукайя уже находился возле окна Завеи на втором этаже. Его пальцы, присосавшиеся к бревенчатой стене, побелели от холода. Он поежился, не любил он зиму, поэтому и жил в теплом доме Изъевия, не гнушаясь никакой грязной работы в угоду ему.

Словно что-то почувствовав, старая гномица Агата в темноте проковыляла на непослушных больных ногах к окну и принялась вглядываться в темноту ночи. Глова видел ее лицо через окно, словно желтый блин, прилипшее к стеклу. Но не она была ему нужна. И он, отстранившись немного, переместился к соседнему окну. Там, в темноте теплой комнаты, он чувствовал знакомое дыхание Завеи.

Подчинившись воле упыря, стена пустила его в себя. Проталкивая себя сквозь препятствие, он знал уже, где его цель… Вот она, уже близко… Облизнув тонкие губы, он вытянул руки, коснувшись пухового одеяла рукой, в которой было зажато скомканное письмо Изъевия к Завее…

И вдруг острое жало пронзило леденящей болью все его тело… Старая Агата с перекошенным от злости лицом стояла перед ним. Ее тщедушное тело тряслось от гнева. Гномица, видя как остекленели глаза рукайи, нанесла еще один сокрушительный удар своим знаменитым осиновым колышком с серебряной рукояткой в грудь упыря. Он рухнул прямо на нее… разваливаясь на глазах на части…

Завея, подскочив в полный рост на кровати, завыла в темноте, заметавшись в белом ночном одеянии словно привидение. Агата шикнула на нее, притопнув ногой…

Девица, злобно блеснув безумными глазами, смолкла, взвизгнув. Звук, словно оборвалась натянутая струна, смолк в темной комнате. Будто затравленный зверь Завея следила за гномицей, а рука ее сжала нечаянную добычу. Маленький комок бумаги выпал из холодеющей руки Глова в ее жаркую ладонь…

3

Ночь, морозная, лунная, принесла короткий отдых осажденным. Тяжелое забытье прерывалось стонами раненых, шепотом лекарей, воем собак… Луна равнодушно взирала сверху на спящих вповалку существ по разные стороны крепостной стены и светом озаряла измученные лица защитников крепости, оставляя в тени страшные лики их врагов…

Легкие, прозрачные тени берегинь, призываемые на помощь, скользили от раненого к раненому, прикасаясь тонкими, невесомыми пальчиками, облегчая страдания, врачуя раны… Души умирающих, цеплялись за бытие из последних сил, окидывая взглядом родные стены, отыскивая среди домов единственный… куда уже не было сил вернуться…

Князь, привалившись к стене, пытался забыться спасительным сном, чтобы дать вершиться той стороне жизни, которая должна быть скрыта от суетных взглядов. Положив тяжелые, крупные руки на холодную сталь меча, он закрыл глаза… Какое-то время он так сидел, и, казалось, уснул… Но вот веки его дрогнули… Нет, смутное, тяжелое чувство не давало успокоиться. Словно, призывая его к чему-то, оно тянуло и мучило…

Светослав встал, осторожно обойдя воина, и еще одного, и еще… и принялся спускаться по скользким каменным ступеням вниз с крепостной стены.

Ольсинор, проводив его тревожным взглядом, впервые не пошел за ним. В последнем наступлении, в котором смешалось все: и отчаянное сопротивление измотанных бессонницей людей, и злобное неистовство противника, которого бесило это непонятное противостояние, когда исход был, казалось, предрешен — эльфа ранило… Кривой, визжащий меч громилы-орка, которому удалось подняться на стену, опустился на него справа, в тот момент, когда Ольсинор отбросил с приставленной лестницы другого… Орки лезли сразу десятками, вися и снизу, и сбоку лестниц, отбрасывая трупы порубленных, и добивая своих же раненых… И не было конца этому темному потоку…