Анна Коростелева - Школа в Кармартене

В Главном зале западной четверти происходил педсовет.

— Первый вопрос на повестке дня. Коллеги, как вы относитесь к чрезмерному увлечению наших учеников метаморфозами? — спросил Мерлин.

Профессор Финтан вытаращил на него глаза.

— Ах, да, — спохватился Мерлин. — Под метаморфозами я разумею не раздел вашего курса, коллега Финтан, а популярную школьную игру, метаморфозы барда Талиесина.

— Вот я и думаю, — ворчливо отозвался Финтан. — Метаморфоз как раздела моей дисциплины они не знают совершенно, на прошлой неделе за текущую контрольную нахватали все по тридцать три балла, бездельники.

— Я повторяю: ваше мнение по поводу повального увлечения метаморфозами Талиесина, доходящего до того, что явившись иной раз с перемены в класс с этой игрой на устах, они посвящают ей три-четыре минуты от урока?

— Я полагаю, — осторожно высказался профессор Морган, — что эта игра помогает учащимся активизировать… э-э… словарный запас.

Профессор Курои немо разразился целым градом молний.

— Коллега Мак Кархи, — сказал Мерлин. — Возможно, вы как самый молодой среди нас могли бы каким-то образом приблизить нам предмет нашего обсуждения.

— Охотно, — сказал Мак Кархи и молчал полторы минуты. — Видите ли, — сказал он потом, — игра эта имеет разные формы и более или менее усложненные правила. Главная задача игры на формальном уровне — не испортить общего целого. Если иметь в виду то, как играют в нее первокурсники, то это, конечно, полная чепуха. Единственное, что они делают, — они создают некий общий текст, во время произнесения которого коллективно и последовательно представляют себе каждое из воплощений. Все остальное — это, конечно, безобразие. Они часто даже не ставят ограничения на приметы времени. Но вот вчера я случайно застал и прослушал партию игры между девятиклассниками, и, скажу я вам…

— Позвольте, коллега, — перебил его Финтан. — Что значит не ставят ограничения на приметы времени?

— Ну, то есть они могут сказать: «Я был в сраженье мечом и был глотком кока-колы».

— Какой ужас! — воскликнул профессор Морган.

— Я несколько утрирую, — успокоил его Мак Кархи. — При игре с чуть более серьезными правилами игроки сразу же договариваются об ограничении на приметы времени и о порядке повтора приемов.

— То есть? — заинтересованно наклонился вперед Мак Кехт.

— К примеру, мы условились, что если по ходу игры используется прием зеркального отображения, следующий игрок обязан его повторить. Если игравший перед вами закончил строкой: «Я был крапивой в росе и росой на крапивных листьях», то вы можете сказать, например… э-э… «Я был настойкой из трав и белого горного меда, был сворою, гнавшей лань, и ланью, от своры бегущей». То же может касаться и числа лет.

— Допустим, я говорю: «Семь лет я пробыл козой на склонах Карриг-Невенхир», — с интересом проговорил Мак Кехт.

— Тогда тот, чей ход через одного, обязан упомянуть число лет хотя бы для одного из своих воплощений: «На книжной полке стоял я в виде библейских текстов, сто лет я был в гобелен вплетен пурпурною нитью», — отозвался Мак Кархи. — Можно еще договориться о смене стихий, но это одна из высших ступеней игры. Выше нее считается только сопряжение далеких предметов.

— Как это — смена стихий? — раздалось сразу несколько заинтересованных голосов.

— Играющие заранее оговаривают последовательность смены стихий, предположим, огонь — вода — воздух — земля, и далее на протяжении всей игры каждый обязан вводить в свой текст по одной стихии в любой формулировке: я факелом был в ночи — плюс ряд других воплощений, стекал водой ключевой — и дальше все, что угодно, семь лет был неважно чем и был дуновеньем бриза, я галькой катился вниз по осыпям горных склонов. Вы следите за моей мыслью?

— Позвольте, позвольте, — сказал, подавшись вперед, профессор Финтан. — Я был волшебным копьем, сошедшим на землю с неба, я был муравьем лесным и мирным костром в долине…

— Был лужей талой воды и был корабликом в луже, — с готовностью подхватил Мак Кархи, — был ястребом в небесах и тенью его скользящей.

— Я был терновым венцом и был венком из ромашек, был вихрем, поднявшим пыль, и странником, в пыль ступавшим, — робко оглядывая присутствующих, рискнул Морган-ап-Керриг.

— Я был короной царей и нищенской кружкой медной, — бросил Змейк.

— Кустом бузины во рву и серым могильным камнем, — с явным удовольствием заключил Курои.

— Я был мореходом, читавшим по звездам майского неба, был пламенем фонаря и бабочкой, в нем сгоравшей, — вступил в игру Мак Кехт.

— Э-э-э… Я был вьюнком на стене, цеплявшимся за уступы, волной белопенной был и бился о скалы фьорда, — проговорил доктор Вёльсунг, задумчиво скребя подбородок.

— Был пеньем старой шарманки в тиши городских переулков, я сетью рыбацкой был и был колодезным эхом, — сказал доктор Итарнан, изящный пиктолог с грустными глазами. Все переглянулись как громом пораженные: дело в том, что доктор Итарнан, как всякий фонетист, никогда не пользовался голосом, кроме как на уроке. Это был профессиональный навык: он берег горло. Во всяком случае, никто прежде не слышал его голоса за пределами класса.

— В глубинах гор девять лет пещерным был сталактитом и цветом миндальным цвел весною на Эсгайр-Эрфел, — мелодично закончила Рианнон.

— Ну, мы нарушили сейчас несколько элементарных правил, — мягко заметил Мак Кархи. — Так вот: девятиклассники их не нарушают.

Все молча переглянулись.

— Если я правильно понял вас, коллеги, — заговорил Мерлин, — мы не запрещаем нашим ученикам игру в метаморфозы. Второй вопрос на повестке дня: ожидающаяся инспекция. Надеюсь, вы понимаете, что такими, как мы есть, нас увидеть ни в коем случае не должны.

Все внимательно посмотрели на себя и на других.

— Гм… пожалуй, — первым прокашлялся Финтан.

— Какие будут предложения? — оживленно спросил Мерлин.

— Может быть, мы их отправим в царство Похъёлы туманной, на съеденье лосю Хийси? — задумчиво предложил один из преподавателей старших курсов, седовласый старичок с лучистыми, безмятежными глазами. Он вел у шестого и седьмого курсов «Мифы северных народов», причем в расписании название этого семинара было стерто, и сверху рукой преподавателя высечено: «Какие еще мифы?! Никакие это не мифы!» Так дисциплина и проходила под этим названием.

— Как можно! — в испуге воскликнул Мерлин. — Это официальная комиссия! Из Лондона!

— Что вы предлагаете? — с легким древневерхненемецким акцентом спросил доктор Зигфрид.

Мерлин обвел взглядом свой педагогический коллектив. Первым делом взгляд его уперся в профессора Лютгарду, которая даже сидя возвышалась почти до потолка.