Анна Коростелева - Школа в Кармартене

— А что это? — спросил он.

— Это мой фамильный герб. Заяц, преследующий борзую, на красном поле, — вздохнул Кервин Квирт. Его шаги простучали по плитам двора, испещренным пятнами рассветного солнца, и дверь, ведущая в школу и из школы, захлопнулась за ним.

— При том, что вся его жизнь является костюмированным балом, — вздохнул Мерлин, — авось вытерпит как-нибудь и это. Вот чья любовь к родителям вызывает восхищение, — назидательно обратился он ко всем. — А ну-ка, поскакали все быстро и написали письма родителям! — шикнул он на первый курс. — Куда-а? — с этими словами он подзадержал Ллевелиса, Гвидиона и Керидвен, дочь Пеблига, на всякий случай некоторое время грозил у них перед носом скрюченным пальцем, потом притащил их к себе в кабинет и ворчливо сказал:

— Ну, вы рисовать-то умеете хоть чуть-чуть?

Вопрос был задан таким тоном, как будто ничего хорошего от их способностей к рисованию он заранее не ждал. Сказав это, он немедленно повернулся к ним спиной и стал копаться в шкафу. Мерлин извлек из ларчика краски и кисти и сунул им в руки заляпанные тюбики, баночки и тряпочки.

— Ну, значит, так. Вы, конечно, знаете, что у нас в школе живут черепахи… расписные?

У учеников пропал дар речи.

…Проходя как раз на днях с Мэлдуном через небольшой, с четырех сторон замкнутый солнечный дворик в Южной четверти, где грелись на солнышке на камнях добрые две сотни расписных черепах, Мерлин оглядел их привычно-одобрительным взглядом, но потом спохватился и строго спросил:

— Почему все расписные, а вон те не расписные?

— Так это новые народились. Вы же сюда лет триста не заглядывали, коллега! — не задумываясь ответил Мэлдун. — Нерасписанные — это молодняк, им всего-то лет по сто пятьдесят. Не успели еще расписать.

— Непорядок, — буркнул Мерлин.

И вот теперь он объяснял онемевшим первокурсникам:

— Тех, что новые, без узоров, распишете. Только очень модерном-то не увлекайтесь. Ну, и из старых — посмотрите там хозяйским глазом: если где какая облупилась, — значит, подновите.

Керидвен рассматривала баночки с красками. На ближайшей аккуратными буквами было пропечатано: «Для росписи черепах. Лазурная».

— Вот и золотую красочку вам даю, держите, кому? — оживленно суетился Мерлин. — Тех, что помельче, — тоненькой кисточкой, знаете, как пасхальное яйцо. Ну, а крупных — на усмотрение, только новыми-то веяниями не увлекайтесь, говорю.

Ллевелис набрался храбрости и спросил, что Мерлин подразумевает под модерном и новыми веяниями. Оказалось, Византию. Пообещав не злоупотреблять византийским стилем росписи, все пошли в указанный дворик и действительно обнаружили там очерченный Мерлином фронт работ. Расписные черепахи мирно дремали или пощипывали листья одуванчиков, иногда переползая с места на место. Некоторые в самом деле были не расписаны. Гвидион пооткрывал банки с краской, почтительно протер тряпочкой близлежащую черепаху и начал рисовать на ней растительно-птичий орнамент, который у всякого человека кельтского происхождения как-то выходит из-под рук сам собой. Керидвен подумала, подумала, постучала ногтем по черепахе, чтобы та спряталась, и начала изображать в три цвета сцену вроде тех, что бывают на древнегреческих амфорах, гидриях, кратерах, киликах, канфарах, скифосах, ситулах, киафах, ольпах, келебах и ойнохоях: словом, кто-то душит кого-то в колыбели. С Ллевелисом было не так просто: он дважды начинал и дважды бросал и споласкивал черепаху в фонтане, так что черепаха даже стремилась от него уплыть, интенсивно работая лапами. Наконец его посетило вдохновение, и в стиле наскальных рисунков из пещер плейстоцена он убедительно изобразил громадного зайца, преследующего свору борзых.

Гвенллиан, дочь Марха, стояла на пороге школы и робко прихорашивалась. Она раздумывала, выйти ли ей в город и купить там дорогие бусы или просто нанизать ягоды рябины на обычную суровую нитку и никуда не ходить. В это время кто-то звякнул бронзовым молотком с противоположной стороны двери, потянул за ручку и вошел. По виду его было совершенно ясно, что это новичок, который в школе впервые, но сбит с толку он отнюдь не был. Это был растрепанный молодой человек в клетчатой юбке, с лицом, которое можно было просто сразу чеканить на монетах, настолько несгибаемая воля на нем рисовалась. Сопровождаемый ароматом горного вереска и шалфея и извечным, хотя и небанально насвистываемым мотивом «Зеленых рукавов», в школе появился Фингалл МакКольм.

Фингалл МакКольм умел выдувать из волынки четыре разных мелодии, ходил в юбке в зеленую с синим клетку, с рваной бахромой понизу, закалывал свой тартан булавкой от сглаза, и ему было на все наплевать. Он опоздал к началу учебного года почти на полтора месяца, потому что пришел пешком из Шотландии, из очень горной местности.

— Это школа? — спросил МакКольм, сваливая с плеча тяжелую сумку.

— Школа, — подтвердила Гвенллиан. — У тебя репейник в волосах.

— Чертополох, — поправил ее Фингалл.

— Хочешь, я выну? — предложила Гвенллиан.

— Ха! Ты думаешь, он случайно туда нападал? Это символ Шотландии, девушка.

«Ха» в шотландском языке означало и «да», и «нет», и «как поживаете?», и «спасибо, хорошо».

— Как сюда записаться? — спросил Фингалл, беря быка за рога.

— Здесь нужно сдать экзамен такому старенькому профессору, — обьяснила Гвенллиан. — Только он очень молодо выглядит, — поспешно добавила она.

— Разберемся, — сказал МакКольм.

— Юбка у тебя очень, — сказала Гвенллиан.

— Что очень? — с интересом переспросил Фингалл.

— Мне бы такую, — сказала Гвенллиан. — Темно-зеленая клетка, с синей полосой… Здорово.

— …ничего проще, — живо отозвался Фингалл, сглотнув остальную часть предложения. — Выходи за меня, и тебя завалят такой клеткой на юбки. Ярдов сто к свадьбе наткут. Это цвета моего клана.

— А что за свадьба? — удивилась Гвенллиан.

— Отличнейшая свадьба, — убежденно сказал МакКольм. — Весь север Шотландии всколыхнем.

— Да мы друг друга еще не видели, — слабо возразила Гвенллиан, не привыкшая к такому напору.

— Пойдем под свет, — потребовал МакКольм, взял ее за руку и потянул из-под арки во двор.

— Я повторяю свое предложение, — сказал он через секунду. — И я сложу к твоим ногам цветы Лохри, туманы Куан, и солнца луч в Глен-Велен.

— Это стихи? — зарделась Гвенллиан.

— В оригинале — да, — сурово сказал Фингалл.

Немногословность и железная хватка шотландца поразили Гвенллиан в самое сердце. Однако, чтобы не нарушать традиции, она все-таки нашла в себе силы покраснеть до ушей, глупо захихикать и убежать.