Юлия Барановская - Мгла

И я отчего-то не находила сил противиться их воле.

Я менялась. Ощущая это всем своим существом, я была отнюдь неуверенна, хороши ли такие изменения, но ничего не могла поделать. Казалось, что с памятной ночи, когда мне случилось подслушать разговор между родителями и кажущимися такими враждебными графами, лед, сковывающий мою душу пошел проталинами, открывая выстуженную, но живую почву, где уже расцветали робкие цветки первых, неведомых, а может, забытых чувств.

Я не знала, праведны ли они, но, как мне иногда казалось, их желал сам мир. Замок, погруженный в бесконечные встречи гостей и завершение последних приготовлений, существовал, словно отдельно от меня. Шумно приветствовали друг друга вновь прибывшие гости, метались слуги, подгоняемые сердитым голосом матери. Кажется, и от нее не укрылись творимые со мной метаморфозы, отчего-то совсем не порадовавшие её. В эти дни она сделалась невероятно строга и критична, и вскоре я сама принялась избегать наших встреч, отговариваясь то усталостью, то просто скрываясь в тайных нишах, заслышав её гневный голос.

Возможно, будь у меня чуть больше опыта, я смогла бы разглядеть за её поведением нечто большее, нежели простой страх пересудов. Но, увы! Куда больше в то время меня беспокоили появившиеся в моей жизни тайны.

Я не рассказывала родителям о том, что являлось мне в ночных кошмарах. Молчала и о тех странных, незапоминающихся снах, что не сохранялись в памяти, но оставляли тревогу и тоску — о чём-то неведомом, но потерянном.

О них знала лишь Элли… моя неугомонная сестренка, так и не догадалась, что у меня появились секреты от неё. Сестра не понимала, что происходит, а я не находила сил взглянуть в её глаза, вынуждая всё больше времени с молодыми дворянками,

невольно оставляя одну среди пестрой толпы, как один смотрящей на меня со странным предвкушением, заставляющим меня избегать благородного общества.

Мрачные предчувствия родились гораздо раньше осознания, вынуждая бежать к людям, вдруг ставшим единственной поддержкой в так быстро изменившемся мире. Оттого я старалась держаться ближе не к семье, но братьям. Иногда мне казалось, что я знала, что так случиться — потому ещё не знавшая графов я тянулась к ним, ища у них приют от внезапного одиночества, ещё до того, как мое незавидное положение стало столь очевидным…

Я пыталась защитить свою семью и людей, просивших моей помощи, но потеряла что-то очень важное, отдающее болью в груди ослабевающей лишь рядом с Заком и Светочем, любыми способами вовлекающими меня в свои авантюры. Братья всерьез вознамерились найти ключ от тайного хода, а я… куда сильнее любопытства был страх потерять последних существ, не отводящих глаза, повстречавшись со мной взглядом.

Иногда мне начинало казаться, что этот поиск — лишь игра, невесть зачем затеянная ими, а иногда — что за этой дверью и спрятано обещанное им сокровище. И тогда я беспокойно смотрела на веселящихся лордов, гадая, не оставят ли они меня, едва оно окажется в их руках?..

Прошло шесть дней с момента приезда храмовника. Всего шесть дней. Но за это время я потеряла почти всё, что было ценно для меня в этом мире. А в его причастности к злости матери и отчуждению сестры я не сомневалась: не потому ли кровожадные планы лордов вызвали незнакомое мне прежде чувство мрачного удовольствия, что кто-то доставит неприятности источнику моих бед, в эти дни старавшегося без нужды не покидать выделенные ему апартаменты, но и уезжать не спешившего.

Последний факт особенно раздражал графов, кровожадно обсуждавших возможность несчастного случая для одного служителя.

Несколько мгновений я прислушивалась к их пожеланиям, а затем, словно очнувшись ото сна, тряхнула головой, и произнесла, подходя к окну возле которого и расположились мои лорды:

— Может, стоит ему уступить? — Робко предложила я, нервно теребя изящный хлыст, имевшей несчастье попасть мне под руку в момент волнения.

— Никогда! Отстоять эти проклятущие шторы — дело чести! — Моментально вскинулся Зак, ничуть не удивившийся моему появлению. Лишь тряхнул рыжими волосами, собранными в забавный совсем короткий хвостик, перетянутый кокетливой изумрудной ленточкой. Лентой, как и дамой сердца Зак обзавелся накануне после прибытия лорда Эдьена, второго рыцаря его величества, похвалявшегося жемчужной нитью, подаренной её величеством.

Лениво наблюдавший за ним рыжий граф немедленно встрепенулся, и, прейдя в чрезвычайно приподнятое расположение духа, не мешкая, объявил меня своей дамой сердца, потребовав памятного дара, который бы напоминал о моем расположении к своему верному слуге. Расшалившегося лорда не смогли призвать к порядку ни грозные взгляды моей матери, ни тычки собственного брата, бросавшего на меня виновато-настороженные взгляды.

Не возымели действия и исполненные ненависти взгляды несчастного воителя, нервно сжимающего злополучную нитку.

Призвать к порядку расшалившегося графа удалось лишь после того, как раскрасневшаяся я со вздохом протянула ленту с правой косы, не жалея испорченной причёски, но храня трепетную надежду, что порывистый и увлекающийся рыжий лорд получит желанное и забудет. Однако Зак проявил несвойственное ему постоянство, не только не вернув мне ленту, но и подвязав ей собственные непокорные волос, вызывая крайнее недовольство моих родителей и тихие смешки — у меня. Прошедшие дни нисколько не охладили рыжего графа, всё так же носившего мой подарок, что отчего-то совсем не расстраивало меня, согревая среди подбирающегося к сердцу холоду, усиленным странным гнетущим чувством, крепнувшим день ото дня. Этим предчувствием ныне я рискнула поделиться с графами, прервав их сетования о том, что в нашем замке не знают, что такое железная дева, с которой не мешало бы познакомиться уже не их врагу.

Светоч с наслаждением подставлявший лицо солнечным лучам вздрогнул, опуская глаза, которые он, к моему безмерному удивлению ничуть не ослепленный солнцем, но ничего не сказал. В отличие от Зака, ответившего по новой привычке теребя края ленты:

— Быть может, всё дело в волнении. А может, в близости храмовника, умом ты понимаешь, что он мог на основе нашей дружбы высказать предположение о твоей связи с темными силами. И теперь барон и баронесса опасаются огласки, так же как и мы, скрывая истинную подоплёку от Элоизы… — Наставительно произнес он, сверкая темными глазами.

Ещё восьмицу назад я скрыла бы мысли, вызванные словами лорда, уверив что ничуть не волнуюсь, а его пояснения излишни и оскорбительны. Тогда мне и в голову не могло прийти, что я буду обращаться на «ты» к чужим людям, ставшим меньше чем за месяц из врагов едва ли не родными — последней преградой на пути одиночества…