Ольга Денисова - Берендей

– Ты что это, Ленчик, никак волнуешься перед охотой? – ухмыляясь, спросил он.

– Да нет, – как ни в чем не бывало, ответил Леонид, – носок одел плохо, трет ногу, зараза.

– Да ладно! Признайся честно – тебе уже не хочется охотиться.

– Иди ты к черту, – мягко отмахнулся Леонид. И вдруг заметил, что Валерка тоже нервничает. И, похоже, тоже не прочь повернуть назад. Обычно в таких ситуациях ему становилось легче – не он один такой, значит, стыдиться нечего. Но на этот раз это еще больше его насторожило. Валерка был человеком совершенно бесстрашным. В отличие от Леонида, который всегда жил с какими-нибудь страхами в душе, и постоянно вынужден был преодолевать их, чтобы не прослыть трусом, Валерка действительно ничего не боялся.

– Тихо, – оборвал их проводник, – услышит медведь – уйдет.

– Да ладно, они тут, в заповеднике, дураки не пуганные.

– У медведя генетический страх перед человеком, – недовольно и шепотом пояснил медвежатник, – он, может, от рождения человека не видел, а все равно его чует и боится. Дымом от человека пахнет, звуки он определенные издает. Вы думаете, зачем я вас в фуфайки переодел, вместо ваших курток навороченных? Потому что куртки ваши об ветки шуршат. Медведь такого звука не знает, поэтому настораживается. А фуфайка – она тихая. И теплая, кстати, не хуже ваших пуховиков.

– Так он же в берлоге, – возразил Валерка, – спит и не слышит ничего.

– Медведь все слышит, – недовольно проворчал проводник. И от этих слов у Леонида мурашки пробежали по спине.

Они вышли к знакомому месту, где на ветвях высоких кустов висел куржак.

– Ну, – шепотом скомандовал медвежатник, – становитесь в линию. В какую сторону он встанет, не известно. Но скорей всего здесь вылезать будет. Шагах в десяти становитесь. Четверо нас, кто-нибудь один да завалит. Дальше встанем – можно промахнуться. В меня только не попадите, я команду дам, когда стрелять. Медведь большой, похоже, вон, куржак какой огромный. Хотя, это от погоды зависит. Главное, не теряйтесь. Мне надо успеть отскочить, первым выстрелить не смогу.

Он осторожно потрогал ногами снег под собой, пытаясь определить границы берлоги.

– Вроде, нащупал. Как бы самому туда не провалиться.

Он взял приготовленный заранее шест в обе руки и кивнул, давая сигнал к началу охоты. Шест ушел глубоко вниз с первого же легкого тычка. И снизу послышалось недовольное ворчание. Леонид обмер, но лишь покрепче сжал в руках карабин, положив палец на спуск.

– Пошел! – радостно рассмеялся медвежатник. Он уже не шептал, – просыпайся, косолапый!

Он просунул шест еще глубже и начал «шебаршить» им в берлоге. Рык становился все более громким, все более угрожающим.

– Давай-давай! – подбадривал себя охотник, – вставай, пришли за тобой!

Медведь ревел, но не поднимался. Медвежатник выдернул шест и ударил вниз со всей силы. Потом еще и еще. И тут…

Снег вздыбился вверх. Казалось, они видят взрыв в замедленной съемке. Белая земля разверзлась почти у самых ног, как будто открыла черную пасть. Взметнулись вверх и медленно закружились в воздухе сухие листья. И рев медведя тоже был подобен звуку взрыва, растянутому во времени. Медведь медленно выпрямился, прикрывая грудь лапами.

– Е-мое! Это медведица! – закричал медвежатник, отскакивая в сторону и вскидывая карабин, – стреляйте! Убьет!

И охотники не заставили себя ждать. Три выстрела грохнули один за одним. Они подранили ее, но еще не убили. Медведица вцепилась зубами себе в плечо, как будто хотела поймать блоху, укусившую ее так больно. Но опомнилась и пошла вперед, открыв страшную пасть в бешеном реве.

Медвежатник, оказавшийся слева от нее, выстрелил только один раз и попал в голову. Медведица успела повернуться в его сторону и заглянуть в глаза убийце, прежде чем тяжело рухнуть в снег.

– Ну, вот и все, – выдохнул проводник и снял шапку, вытирая пот со лба.

Но вдруг в берлоге что-то зашуршало и из-под снега появилось еще одно бурое, мохнатое тело.

– Ба! Медвежонок! – прошептал Валерка.

Леонид, не успевший опустить карабина, направил его на зверя. Медвежонок недовольно ворчал и, оскользаясь, вылезал на свет. Он не был маленьким, веса в нем набралось бы килограмм сорок. Звереныш подобрался к матери, тронул ее лапой, требуя внимания, но медведица не пошевелилась. Охотники смотрели на него, затаив дыхание и боясь двинуться с места. Он снова тронул мать лапой, уже жестче, а потом заплакал. Как ребенок, жалобно и со всхлипами. Но плакал не долго – огляделся, испугался еще больше и тогда сделал то, что делает всякий зверь, загнанный в угол – разозлился. Нагнул голову, заворчал угрожающе… Потом еще раз, а потом с ревом выпрямился, совсем, как его мать, прикрывая грудь. И раскинул лапы в стороны, обнимая весь мир…

Леонид сам не понял, почему нажал на курок. Это произошло случайно, помимо его воли. Он не хотел убивать медвежонка. Медвежонок упал навзничь, как подкошенный.

Несколько секунд все молчали.

– Ты… ты зачем это… – наконец прошептал Валерка.

– Да ладно, – Леонид взял себя в руки быстро и легко, – он бы все равно без матери подох.

– Ленчик, нафига ты это сделал… – Леониду послышались в Валеркином голосе слезы.

– Что сделано– то сделано… – сказал медвежатник со вздохом, – не воротишь уже. Надо шкуры снимать, пока на выстрелы не пришел никто.

– Кто?! – услышали они задыхающийся крик, – кто стрелял?!

И увидели, что из-за деревьев на лыжах выбегает старик. Вполне бодрый еще старикашка, с ружьем за спиной.

– Инспектор, – обреченно произнес медвежатник, – это Макар, он денег не берет, зараза…

А старик подбежал поближе, остановился шагах в десяти и скинул шапку. Он не мог говорить, потому что задыхался от бега. По росту он доставал Леониду едва ли до плеча. Его сморщенное лицо было похоже на дубовую кору, а из под кустистых бровей смотрели выцветшие карие глаза. Как будто хотели прожечь охотников насквозь.

Он был так жалок в своем гневе, что Леониду захотелось рассмеяться. Он сотрясал сжатыми кулаками, как будто силился поднять невидимую штангу, и голова его тряслась вместе с руками. Он топал ногами, и не мог выговорить ни слова, как будто от возмущения потерял дар речи. По его коричневым, обветренным скуластым щекам из выцветших глаз потекли мутные старческие слезы.

Когда же, наконец, дыхание вернулось к нему, он выговорил только одно слово, боясь захлебнуться рыданием:

– Кто?

И от его хриплого, каркающего голоса почему-то захотелось прикрыть лицо руками.

Охотники молча отступили на шаг.

– Кто стрелял в медвежонка? – сипло выдавил старик.

И Леонид не посмел промолчать. Он глянул на товарищей, стоящих по обе стороны от него, и шагнул вперед. Он чувствовал себя нашкодившим школьником.