Олег Верещагин - Не остаться одному

Они смотрели на меня молча и с какой-то непонятной надеждой – как дети в опасности смотрят на взрослого. А я почему-то не мог найти в себе жалости к ним.

Февраль был холодным. Через три дня после встречи с «новичками» я повстречал немецко-русский отряд, зимовавший в этих местах, и немцы уверенно сказали мне, что в неделе пути от них на северо-восток находится русский отряд, возглавляет который Вадим Демидов.

Я не задержался у немцев, хотя они настоятельно предлагали не валять дурака и передохнуть хотя бы…

Кончался трехлетний путь.Ночь катилась к утру.И к моему коструПридвинулась стылая жуть.

Лежал за сугробом сугроб.Снег сверкал серебром.И с четырех сторонТянулись тысячи троп.

Тропы ведут домой…Но так мой ложится след,Что в переплетах летСтала тропа тюрьмой.

Если дом опустел —Домом моим станешь ты.Жизнь – о тебе мечты,Ты – это жизни цель.

Круг очерчен огнем.Выйдя из темноты,Тихо садишься тыРядом со мною – в нем.

Прости, дорогая, яК тебе долго шел и устал…Меня снова метила стальИ новые гибли друзья…

Не ведома жалость путям.Казалось – ну вот и ты!Но отступали мечтыЗа горизонты – там…

Третий кончился год.Мне до тебя – два шага.Но вот – под снегом тропа,И память подернул лед…

Я говорил с тобой,Девочка, сотни дней.Я становился сильнейОбщей с твоей судьбой.

Общая наша кровь.В этой крови – весна.И – на двоих одна —Наша с тобой любовь…

О. Верещагин

…В эту ночь я просыпался дважды. Оба раза – от холода, во второй раз было градусов сорок мороза, не меньше, и я пододвигал бревна в костре по мере прогорания, а потом вновь забирался в спальник (со стороны экрана все равно было холодновато, но не настолько, чтобы от этого просыпаться). Во второй раз, прежде чем заснуть, я слышал отдаленный прерывистый рев и довольно долго лежал, высвободив правую руку с револьвером.

В третий раз – окончательно – я проснулся уже, когда небо стало белесым, а в воздухе рассеялся призрачный утренний полусвет. Костер догорал, но давал еще достаточно тепла.

Не вылезая из мешка, я перекатился на бок. Вставать не хотелось, и я лежал, раздумывая, смогу ли до темноты добраться к тому месту, где видел дым, пока именно мысль о том, что темнеет сейчас – не успеешь подняться, не заставила зашевелиться активней.

Продукты у меня начинали подходить к концу. Оставался только «НЗ» из сушеного мяса и копченой рыбы (и то и другое – коричневого цвета, совершенно одинаковой – полосками – формы и абсолютно неугрызаемое, но практически вечное в хранении), который я тащил аж с Карпат.

– Надеюсь, – сказал я, завязывая ремни унтов, – что свежее мясо мне уже не пригодится и к вечеру я буду у людей…

Мороз держался. К одиннадцати я вышел на берег Псковского озера и удивленно остановился.

Это было не озеро. В обе стороны насколько хватало глаз, а также – прямо передо мной тянулось заснеженное поле. Но далеко впереди я различил серую полоску незамерзшей воды. На озеро это не походило – скорей на морское побережье, и я решил, что вижу залив, врезавшийся тут в сушу на манер того, который рассек Европу до Чехословакии из Средиземки. (Или – до Словакии, если вспомнить то, что говорили мне те мальчишки и девчонки о распаде и этого государства.)

Дым поднимался в десятке километров справа по побережью, где начинались холмы. Отсюда я не мог различить, где его источник – на одной из лесистых вершин или где-то в распадке. Но зато мог быть уверен, что через час буду там, особенно если идти по берегу, где ровно. Я так и не стал хорошим лыжником, но пройти за час десять километров вполне мог.

Солнце висело в небе красное и очень четкое, так и не поднявшись над горизонтом достаточно высоко. Неподалеку шло вдоль берега большое стадо северных оленей – серо-рыжих гигантов с размашистыми рогами. Я загляделся на них. А когда взглянул в другую сторону – то увидел лыжника.

Он как раз скатывался по крутому склону – такому, что я бы не рискнул на него даже просто встать. На таком расстоянии я видел только, как искристо вспыхивает легкий пушистый мех на оторочке глубокого капюшона. На какой-то миг я залюбовался уверенным скольжением человека… а потом понял – он не просто скатывается со склона.

Он спасается от смерти.

Следом за ним мчались – не очень быстро, проваливаясь в снег, но уверенно – два амфициона. Я и раньше видел этих мощных зверей, похожих одновременно на волков и на медведей, но никогда с ними не сталкивался близко, Олег Фирсов (жаль его…), наш «палеоэксперт», утверждал, что эти животные редки и не ходят стаями. Похоже, что так оно и было (два – это скорей семья, не стая), но двухметровые в длину (и метр в холке!) зверюги и в одиночку были достаточно опасны…

На бегу выхватывая револьвер, я бросился наперерез зверям – между ними и лыжником. Тот – смелый парень! – увидев помощь, не стал убегать дальше, а круто затормозил, развернулся, сбрасывая лыжи. Я тоже выскочил из креплений и вскинул оружие.

О дьявол! Курок звонко тикнул, ударив в покрытый замерзшим слоем сала патрон!

Я успел нажать спуск еще дважды, а потом, отбросив наган, выхватил палаш и приготовился.

Передний амфицион с глухим хрипом прыгнул, насаживаясь на лезвие и своей тяжестью свалив и вмяв меня в снег. Отталкивая бьющуюся и ревущую тяжеленную тушу, я увидел разверстую вонючую пасть второго зверя, успел подставить плечо, вытаскивая дагу, но размаха для удара не было, а мощные клыки драли уже мех куртки. Над животным появилась голова человека – в капюшоне, в меховой маске – сверкнула сталь длинного кинжала, с коротким хрустом погружаясь в бок животного и, кажется, под лопатку. Потом человек отвалил убитого им амфициона, а я, отпихнув первого, переставшего дергаться, поднялся на ноги, придерживая плечо.

– У вас тут опасно, – заметил я по-русски. И впервые нормально посмотрел – вблизи и внимательно – на спасенного-спасителя.

А он почему-то не двигался – стоял, опустив руки (в одной кинжал, с которого капала кровь, – очень знакомый кинжал…) Я быстро перевел взгляд выше – на закрытое маской лицо, почему-то ничего не говоря, а только пытаясь рассмотреть глаза в узкой прорези маски.

Рука в меховой трехпалой краге поднялась к лицу и с силой потянула маску – со щелчком лопнула завязка где-то под капюшоном. Маска упала в снег, почти брошенная к моему нагану.

– Как долго, – сказала Танюшка. – Как долго я тебя ждала… Вот твои часы, Олег.

И рухнула в снег – на колени – к моим ногам.