Карина Демина - Внучка берендеева. Второй семестр
Они опосля того рыжиною отливают.
Лент в волосья наплетет.
И срамно, и смешно, и главное, что сама-то она смеху в том не видит ни на грошик.
А тут руки… и красивые… может, будь я посмелей, поспытала б, что за зелье такое чудодейное, а там, глядишь, и прикупила б для бабки.
— Люциана у нас по молодильным кремам большая специалистка… все думает, что если стареть не будет, то Фролка к ней вернется, — Марьяна Ивановна улыбалась, а из глаз-то холодок не ушел. — Забыла уже, как сама когда-то носом воротила. Мол, нехорош… звания простого, холоп откупленный. Куда ему до боярской-то дочери. А годы прошли? И что? Понадобилась кому дочь боярская? Одна живет. Бобылкою. Родня-то ей кланяется, магичке превеликой, да все одно за спиною посмейваются. Не помогла ей магия мужа отыскать.
Говорила Марьяна Ивановна, взгляду с меня не спускаючи. Слухаю ли?
Слухаю.
Хоть и не надобно мне это.
— Фрол-то помнит, как сватался… хотя и сам бобылем живет. Мужик хороший, к слову, крепкий. Не свиристел, что некоторые…
— Кто такая Любанька?
— Что? — на щеки Марьяны Ивановны краснотою плеснуло. — Откуда ты…
— В лаборатории… — ох, не люблю я врать, да и не умею, оттого и страшно: вдруг да поймет Марьяна Ивановна про лжу. — Проходила… слышала… про Любаньку.
— Когда?
— Сегодня, — сказала я и языка прикусила.
Ежель и дальше начнет меня Марьяна Ивановна выспрашивать, то как бы не сболтнуть про волшбу Елисееву! Ой, дура я, дура… что мне до Любаньки?
И до Люцианы Береславовны.
И до прочих, которые в верхах сидят.
— Забавно… вот смотришь на тебя, Зославушка, и видишь девку простую, бесхитросную, — руки вновь из рукавов вынырнули, белые гладкие, с пальчиками тонкими. И нет на тех пальчиках ни перстней, ни колец, что дивно, поелику и ожерелье на шее Марьяны Ильиничны лежит хомутом, с жемчугами да бурштынами, и серьги в ушах тяжеленные покачиваются, и браслеты сияют… а колец нет.
Отчего?
Или зелье чудодейное металлов не любит.
Та же Люциана Береславовна сказывала о взаимодействиях всяких. Может статься, что золото с серебром всю магию молодильную на нет изведут.
— А вопрос задашь, так и не знаешь, чего ответить… Любанька — племянница Люцианы. Была у нее сестрица младшая… тоже в магички метила, да даром ее Божиня обделила. Зато красоты отсыпала меру и еще с полмеры. Но с той красоты не вышло ничего хорошего, — Марьяна Ивановна пожевала губами, будто бы раздумывая, что и как мне сказать. — Понесла девка. А от кого — неведомо… домой ее отправили с позором. Родня-то в ужас пришла. Батька их горячего норову был, даром, что старое закалки. Будь его воля, велел бы камнями забить, как с распутными девками на его молодости поступали.
Я покачала головой.
Вот ведь… отчего так? Распутничают вдвоем, а как отвечать, то девка виновная? Я и у жреца спрашивала, он только закашлялся и велел не лезти умом своим коротким в вещи, каковые для бабьего разумения не подвластные.
— Но от роду отказал. Велел из дому гнать. Пусть живет, как знает, а его не позорит. Люциана сестрицу пригрела. Ей-то батька давно указом не был. Помню… приходил, ругался, а она ему так с холодочком: мол, сам не доглядел, нечего на других пенять. После того до самое его смерти не разговаривали. Люциана сестрицу в городском доме поселила. Обычному человеку-то в Акадэмии делать нечего… целителей нашла. И сама наглядывала, как минута случалась. Да выпало так, что срок у Светозары на лето выпал. На ночь многолунную, которая раз в пять лет случается. Этою ночью травы особую силу имеют, и сколько б ни хранились, сила не уйдет.
Это я ведала.
Сама с бабкой ходила в позатым годе.
Ночь-то и вправду особая, и силу травы за седмицу до нее набирать начинают. А после седмицу держат. И энти две седмицы травники не пьют, не едят — собирают, разбирают, сушат. Каждая травинка особого подходу требует. Одни на солнце сушить надобно, другие — в тени, но на ветерке. Третьи — тени глубокое требуют. Четвертые и вовсе сушить нельзя, но только соку гнать.
— Кто ж знал, что девке непраздной в голову взбредет? Не по нраву ей пришелся целитель, сестрицею нанятый. То ли груб был, то ли недостаточно учтив, то ли просто дурь втемяшилась, что загубит и ее, и дитя… а еще девка-холопка задурила, что, мол, есть на рынку бабка, которая так роды принимает, что роженица и вовсе боли не чует. И рука у нее легкая, и сама-то знающая, и грамота царская имеется, что баба сия — не просто так, а целительница… вот Светозара и поверила. Как почуяла, что срок настал, так не за целителем послала, а сама тишком из дому сбегла. К знахарке той.
Марьяна Ивановна сказала, что сплюнула.
— Что уж там получилось, никому не ведомо. Знахарка после клялась и божилась, что все верно делала, но Светозара молода была. Зад узкий, сама малая, а дитя — так огроменное, как вместилося. И легло поперек. Мол, тут бы никакой целитель не сподмог. Когда Люциане сказали, что сестрица ее исчезла, она-то все позабросила… искать стала и нашла. По крови-то, чай, недолго. Но поздно… Светозара уже сутки мучилась, вся внутри изорвалася, отходила. Только и успели, что живот порезать и дитя достать. Да и то… знахарка ее простынями давила, чтоб вышло. Вот и передавили… девочка-то выжила, только… горбата она ныне. И рука одна усохшая. А ноги едва-едва ходят… но Люциана в Любаньке души не чает. Ей еще когда говорено было, отпусти, не мучай душу живую, Божиня сироту бы не обидит, но нет… упрямая она. И уж если невзлюбит кого, то изведет всенепременно.
И вновь Марьяна Ивановна в меня взгляд вперила.
Мол, догадайся сама, Зославушка, кого ныне Люциана Береславовна не любить изволют. А чего гадать? Сама ведаю…
— А к Фролушке приглядись. Хороший мужик…
Сказала и поднялася.
— Чтой-то загостилась я ныне, Зославушка, — молвила. — Притомилась. И тебе, чай, отдых надобен. Хотела убедиться, что здорова ты…
— Здорова, — уверила я Марьяну Ивановну.
— Вот и ладно… а то ж берендеевой крови в тебе есть…
— Есть, — отвечаю, не разумея еще, куда наша хитрая беседа выпетляла.
— Вот… а берендеям иные травы, которые для людей безопасные, чисто отрава. Взять хотя бы донник… хорошая травка, полезная. От почечной колики помогает. Или от живота, если крутит частенько. Но то человеку, а смешай с дегтем да волчею ягодой, подпали и пойдет дым… от дыма того берендеи дуреют. Агрессивными становятся.
И шаль свою, на плечи съехавшую, поправила.
— Люциана о том знать должна. Может, магичка она и невеликой силы, но в травах не хуже моего разбирается.
Сказала и вышла.
Не попрощалася даже. Дверь за собою прикрыла аккуратненько, а я… я только вздохнула. Мутно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});