Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

Она была очень молода и необыкновенно красива, а ее голос — сама сладость и ничего лишнего. Но до всего остального адмиралу попросту не было дела, хотя он мог еще академически оценить совершенство, представшее перед ним во всей нагой красе.

— Прошу прощения, — извинился он за неловкость, внимательно изучив ее взглядом.

Девушка хихикнула, изящно прикрывая рот крошечной ручкой.

— Все в порядке, — проговорила она, многозначительно поглядев на него. — Добро пожаловать в Новый Элевсин! Прошу попить из источника.

Потом она повернулась к старому турку и обратилась к нему на его собственном языке явно с подобной же вестью. Очевидно, Солово должен был уже следовать дальше.

Он покорно повиновался, давая тем самым возможность фемической девице приветствовать всех посвящаемых. Буквально в нескольких шагах адмирал обнаружил упомянутый источник и погрузил свое лицо в струю, бившую из стены в каменную чашу. Питье горчило, однако было богато солями и бодрило. Он подождал, пока напьются все остальные; наконец, каллипигическая[28] девица встала во главе вереницы, чтобы повести бывших узников дальше. Это самое «дальше» превратилось в лабиринт, и в его сонных извивах цепочка идущих скоро разделилась. Тут адмирал Солово и умер.

Сперва он полагал, что оказался у входа в тоннель… трепетное воспоминание из будущего о прошлом, впрочем, достаточно привычное для него. Но потом отметил, что тоннель освещен и не имеет предела, что ног больше не требуется, чтобы нести его нематериальное тело, которое поддерживал величественный свет. Подобное переживание не имело ничего общего со спуском к «Новому Элевсину», и посему Солово радикально изменил выводы.

Поглядев вниз, он увидел на пыльном полу бренные и грубые останки, бывшие некогда адмиралом Солово. Тем временем сила, которую по привычке он именовал собой, увлекалась вперед — к тому, что порождало этот ослепительный свет и привлекало к себе все сотворенное. Стремясь познакомиться с этим огнем — или, как ни странно, вновь встретиться со своим стариннейшим другом, — Солово не медлил. Торопясь, словно шлюха, которой предложили целое состояние, он едва замечал отступающий назад лабиринт во всей его многозначительной сложности.

Сверхъестественное зеленое видение фемической горы с осиным гнездом комнат, бараков, храмов и тысячами кишащих почитателей более не могло его удивить — как и подтверждение шарообразности мира или преждевременное открытие существования Америки, Австралазии и Антарктиды.

Адмирала Солово интересовали исключительно далекие фигуры, которые он различал в центре призывающего света. Точно он их не видел, но искренне верил, что его зовут к себе мать и отец. Впервые после детства он почувствовал желание увлажнить слезами свое лицо.

Там были и прочие вещи, способные дополнить и усилить столь непривычное высокое чувство. Нечто — это можно было назвать музыкой, волнами сопереживания и откровенной мудрости — аккомпанировало ему невидимым хором. Фигуры из прошлого, люди, которых он посылал перед собой, на миг обретали жизнь и без всякого злопамятства уверяли адмирала, что не испытывают к нему недобрых чувств. Солово начинал уже понимать вещи, которые прежде пушечным ядром вышибли бы из него всю приобретенную сухость. Эти вопросы вдруг показались ему бесконечно важными… если бы только он мог понять, о чем пытается поведать ему Свет…

Подобно трехлетке, едва ознакомленному с началами стоицизма, адмирал Солово не был готов воспринять все, что хлынуло на него; но он рос с каждой секундой и вот-вот должен был все понять. И все простить.

И тут некто влил какую-то жидкость в противящееся горло адмирала и призвал его к жизни. Быстрее, чем суждено было человеку путешествовать до изобретения ракет, Солово метнулся в свое тело и занял оболочку, с которой надеялся расстаться. Каким-то невыразимым образом он понимал, что уже не так подходит для нее, как прежде.

Обнаженная фемическая девица, усевшись на его грудь, ритмично барабанила по ней кулаками, и через несколько секунд адмирал начал ощущать удары. Заодно он почувствовал во рту какую-то мерзость и попытался выплюнуть ее. Девушка улыбнулась и оставила свои старания.

— Добро пожаловать обратно! — сказала она. — Все стараются это сделать: выплюнуть зелье жизни. Это нехорошо, но я уже постаралась, чтобы ты проглотил побольше. — Она изогнулась над ним и прижалась ухом к грудной клетке адмирала. — Вот, — проговорила она, не скрывая удовлетворения. — Я вновь запустила его как надо. Ты вернулся назад — и к лучшему. — Она отодвинулась.

Солово не знал, что чувствовать, — первая мучительная волна потери оказалась вполне посильной для его возродившихся стоических наклонностей, и это было неплохо. Меньше удовлетворения принесло понимание того, что память о его путешествии к свету быстро тает… Подобно песочному замку, тщетно противящемуся приливу, он ощущал, что с каждой секундой его оставляет все больше и больше драгоценнейших откровений, и, наконец, остался ни с чем.

Адмирал затратил почти час, чтобы выбраться из лабиринта, повороты и спирали которого выдумал ум, еще более изобретательный, чем его собственный. Дважды на пути к выходу он натыкался на тела посвященных, покорившихся яду источника. Быть может, фемическая девица не смогла отвести от них смерть, или же она просто не сумела их разыскать. С точки зрения Солово, подобное небрежное обращение с подопечными лишь подчеркивало ту важную роль, которую наниматели отвели для него лично.

Выйдя из лабиринта к ослепительному свету его сердцевины, он оказался в округлом зале с высоким потолком, набитом людьми, где среди космополитической толпы кое-где виднелись посвященные, обнаружившие в лабиринте большую приспособляемость, чем адмирал.

Полный мужчина в тюрбане предложил Солово питье.

— Вкушай без сдержанности, брат, — проговорил он на безупречном итальянском. — Сия жидкость не содержит ничего неподходящего.

Адмирал из вежливости попробовал. Вино годилось для принца и бросилось прямо в голову.

Энвер-паша, турок-фемист, любезно предоставил Солово возможность оглядеться и собраться. Он отметил, что внимание адмирала особо привлекал огромный шар над головой, что освещал комнату.

— Некоторым мы ничего не объясняем, вам можно сказать, что для этого нагревается пар. Малая часть наших познаний, однако же впечатляет.

— Я могу предложить множество употреблений подобной лампе во внешнем мире, — сказал адмирал. — Если вы извините игру слов, то мне хотелось бы знать, зачем вы предпочли держать свой свет под спудом?[29]