Ярослава Кузнецова - День цветения

И буду смеяться. Вспомню, как это делается, и буду смеяться.

О Сущие, пусть он доживет до нашей встречи! Любую плату возьмите с меня за это. Любую плату…

Раз-два — нету.

Будь спокойнее. Нужно взвесить шансы и выбрать первого. Впрочем, первого я уже выбрал. Понадобится посох и "кабаньи следы". Половинка пилюли эссарахр. И повязка.

Повязка сейчас на мне. Мне нравится легкое прикосновение ткани к лицу. Нравится, что лица не видно. В этом я пошел даже дальше холодноземцев. Одежда с закрытым горлом… Я сейчас не ношу свою сахт из черной кожи. И горлу холодно. Но повязка лежит на плечах — закрывает и горло. А скоро, может быть, я смогу надеть сахт. Конечно, скоро. Когда придется прятаться, можно будет носить все, что угодно.

Думал, что отвыкну. Одежда ведь — такая малость… Не отвык. Смешно.

…Ястреб фыркает:

"— Если бы тебе покрасить волосы и глаза, мы были бы похожи.

— Да, отец. Только глаза надо еще опустить — вот так.

— Ничего, у Алассара такие же.

— Алассар — сын полукровки.

— Ну и что?

— А я — чужак.

Жесткие пальцы сжимают мое запястье. Голос — совсем тихий:

— Ты — Тот, Кто Вернется. Но твой внук был бы эсха онгер.

— Может, он и будет. Внук, — говорю я, и брови Ястреба подскакивают.

— Вот как? — улыбается он.

Потом смотрит в глаза.

Вслух не спрашивает.

И я сглатываю тугой комок, и отвечаю спокойно:

— Это ничего не меняет.

— Иди заниматься, сын, — вздыхает Ястреб. — Лассари ждет."

И я иду. Отрабатывать прыжок с полуоборотом…

Эрхеас?

Все в порядке, девочка. Просто — вспомнил.

Дом?

Да. Дом.

Не нужно. Нас нет там. Мы ушли, Эрхеас. Дом — здесь.

Да, девочка. Здесь.

Эти развалины, старые белые кости, торчащие из размытой дождями могилы, обиталище Неуспокоенных — дом, и другого не будет.

Прости меня, девочка.

Эрхеас глупый. Совсем глупый.

Со мной — снова смерть, Йерр. Ты ведь знаешь, что это такое.

Бессмысленный разговор. Не в первый раз уже…

Мы не знаем. Мы маленькие. Нам только девять Гэасс. Мы ничего не знаем.

И большая лапа мягко завалила меня на землю.

Мы хотим играть.

Извернувшись, я ухватил ее за шею, напрягся. Йерр поддалась — она всегда поддается — я повалил ее. Попытался прижать — она перекатилась на живот. Хвост мягко обвил мои ноги, и грозный "наследник крови" повис вниз головой перед ухмыляющейся пастью.

— Аир-расс-с-са, ас-с?..

Я поймал оба маленьких уха и легонько закрутил. Отжался из захвата и оседлал Йерр задом наперед.

— Аирасс-са! — малышка в четыре прыжка вылетела на улицу и понеслась к лесу.

Напугаем местное население… К черту! Ночь уже. Добропорядочные люди ночью спят. А кто не спит — сам виноват. Я перевернулся вперед лицом, подобрал ноги, чтобы не болтались. Правая рука — на плече у Йерр, на левую — упор.

Аирасса, дьявол меня побери!..

АИР-РАС-ССА!!!

Стуро Иргиаро по прозвищу Мотылек

Я забыл, как смеяться и теперь пытаюсь вспомнить. Растягиваю губы. Скалюсь. Скалюсь. Давление в горле нарастает. Внутри, под грудинной костью, свистит, вращается смерч из лезвий. И вырывается, вспоров, вывернув ребра веером, осколками брызги во все стороны — А-Э-Э-Р-Р-Р-ССС!!!

Стискиваю ладонями рот. Что это, Отец Ветер? Я схожу с ума?

Раскрытая книга. О желтый пергамент дробно стучат капельки, багровым крапом пятная текст. Острый знакомый запах. По красному и желтому пляшет кружок тени. "Безумная Кастанга всхохотала среди пепла и огня, сотрясла кости гор, взломала плоть земную, распахнула жилы ее, и огненная кровь струями вознеслась в небо и опалила его и все вокруг. И с распавшихся гор слетели стаи чернокрылых…"

Просыпаюсь еще раз. Весь мокрый, сердце колотится сильно, до боли. Темно. Тихо. От остывшей жаровни тянет перегоревшим торфом. И сейчас же, без передышки, снизу поднимается новая волна. И захлестывает мою комнатку и меня, скорчившегося на узкой постели. Сумасшедшая металлическая вибрация, немыслимая, совершенно непереносимая — А-А-Э-Р-Р-Р-ССС!!! Свист, свист, свист. Тело беспомощно откликается чуждому голосу извне. Пронзительный запах. Крови. Моей крови.

Сполз с кровати. Кое-как поднялся. Обуться. Пояс. Капюшон. Где капюшон? Не могу. Пропасть с ним. Пропасть. Пропасть.

Выпадаю в пустоту. Земля черна, небо светлее. Ветер посвистывает совсем иначе, привычно, приветливо. Воздух упругий, плотный. Земля косо сваливается влево, и уходит, и нет ее. Ищу над собой звезды. Звезды, перемежаясь со снегом летят в лицо. Кружатся, кружатся. Снег? Снег. Первый в этом году.

Что делать, Альса? Маукабра и этот… странный выжили меня из моего собственного дома. Маукабра? Да, я помню, она была там. Она едва просвечивала сквозь… как обозначить то, что излучало сознание этого… странного?

Альса, я не могу объяснить. Я помню, как разламывалась моя грудь, выпуская вращающееся соцветие лезвий. Я помню, как тело мое покорно отозвалось на чужое заклятие самораспада. Я знаю, все, что творилось внизу с… этим, не имело ко мне никакого отношения. И, веришь, это были не негативные эмоции. Скорее, наоборот. Боюсь признаться, но мне кажется, что этот… он предавался мечтам. А меня просто задело, Альса. Чуть-чуть зацепило.

Ты думаешь, я слабый, изнеженный? Что нервы у меня никуда? Это не так, Альса. Может быть, год назад я и в самом деле был слаб, попав к трупоедам… прости, к твоим соплеменникам. Тогда мне было очень тяжело, я трудно привыкал, а порой капризничал. Но прошло время и слух мой огрубел. Вернее, как ты говоришь, садаптировался.

Я вполне способен слушать человеческие эманации без риска совершить самоубийство. Но останься я дома еще на пару мгновений, я или свихнулся бы, или умер от разрыва сердца.

Не смейся. Сейчас, на ладони ветра, мне легко оправдывать собственный испуг. Но внутри еще что-то дрожит и никак не может успокоиться. И мысль о возвращении в руины внушает мне ужас.

Проклятый анкрат. Я помню. У тебя там праздник, собралась вся семья и тебе не следует оставлять их без своего общества. Я понимаю. Но этот… почему он заявился именно сейчас? Почему не позже, когда все разъедутся? Я не то, чтобы напуган или растерян… Или напуган? Растерян? Альса, мне необходимо с тобой поговорить. Даже не поговорить. Просто побыть рядом. Как ты говоришь — ощутить почву под ногами.

Внизу проносилась черная точащая ледяной туман поверхность воды. Я чувствовал, как моя одежда тяжелеет от сырости. К камину! Не к воняющей горелым, похожей на большую флягу жаровне, а к камину, изжелта-алому, стреляющему искрами, к камину, рычащему от жара, к горячему вину, к шепоту, к тихому смеху, Альса, ну что поделать, придется тебе меня потерпеть и нынче ночью. Ты же не прогонишь глупого своего Стуро, верно? Не прогонишь. Не прогонишь. А совсем наоборот.