Ярослава Кузнецова - День цветения

И искусал себе губы. У него всегда так, когда перенервничает — весь рот в крови. Поэтому губы у него такие жесткие, в шрамиках.

— Он о чем-то горевал? Он испытывал боль?

— Нет. Да. Не знаю, — Стуро тяжело дышал, обеими ладонями стискивая мою руку, да еще придавливая ее сверху подбородком, — Сперва мне показалось, он о чем-то мечтал. Вроде бы это даже доставляло ему удовольствие. Сейчас… Не знаю. Разве боль может доставлять удовольствие?

— Классический случай. Твой знакомый просто псих.

— Что?

— Он сумасшедший.

— Нет, Альса. Может, конечно… нет, нет, у него ясное, четкое осознание. Он прекрасно отдавал себе отчет в этих своих… мечтах. Невыносим не он. Невыносимы его эмоции. Сгусток ощущений. И итог их — заключение, мысль, намерение…

— Формула?

— Да. Заклинание. Невозможное. Несуществующее.

— Парадоксальное.

— Да. Приятное, доброе для него, убийственное для меня. Обо мне он не знал! Это было… как сказать? Крик в пространство. Эхо его стало разваливать меня изнутри. Оно развалило бы всех на своем пути, всех, кто слышит. Но не Маукабру. Хотя ей это тоже не слишком нравилось.

Пауза. Ну и задачку ты мне задал, любимый. Что теперь прикажешь делать? Какой-то "этот…" предается в обществе Маукабры извращенным фантазиям, а бедный эмпат от этого бьется в корчах.

Стуро вдруг сильно вздрогнул. Поднял голову, в глазах испуг:

— Альса, может, он мечтал о смерти? Альса!

Э, братцы, такой поворот вообще никуда не годится. Мой ненаглядный слишком хорошо знаком с мечтами о смерти. С тех пор бывает иногда, накатит на него такая хандра, что в самом деле, хоть ложись и помирай. И мне приходится пичкать его лекарствами, потому что хандра эта — не каприз и не слабоволие, а душевный недуг, незаживающая рана.

— Хорошо, я завтра зайду к тебе. Гости с утра поедут на охоту, это на весь день, похоже. А я отца еще заведомо предупреждала, что отказываюсь от подобных забав. Если застану твоего мазохиста в замке, попробую с ним поговорить. Может, он болен и ему нужна помощь. Может, ему просто жить негде. Выкинь его на сегодня из головы. Ну, ну, все будет хорошо. Ну-ка, улыбнись!

Напряжение спало. Стуро виновато улыбнулся. Слизнул выступившую кровь, вздохнул. Я высвободила руку и отошла запереть двери за собаками, которые давно уже вернулись и тихо сидели перед камином.

— Ты все-таки очень рисковал, прилетев сегодня в Треверргар. Будь поосторожнее, пожалуйста. Ты уверен, что тебя не видели?

— Сюда заходил человек, — сказал Стуро.

— Сюда, в башню? Он заметил тебя?

— Нет. Он вошел в комнату и скоро вышел. Я увидел, где ты хранишь ключи.

— И что он здесь делал?

И кто он вообще? Стуро только руками развел. Правда, откуда ему знать? Шастают тут всякие по ночам. А потом ищи, что пропало.

— Нет, Альса, — Стуро перебил мои мысли, — он не такой. Он не желал зла. Он маленький, старый, хрупкий и теплый-теплый внутри.

Ага. Маленький, старенький, тепленький. Просто божий одуванчик.

— Отец Дилментир, что ли?

Стуро опять развел руками. Темный лес. Какие-то заявляются к нему в развалины. Какие-то сюда, ко мне. Я начинаю здорово нервничать, когда вокруг крутятся неопознанные личности.

— Ладно, Бог с ними со всеми. Завтра подумаем. Давай-ка, милый, ложись в постельку. Ночи всего ничего осталось, первая четверть кончается. Иди умываться.

Пока Стуро гремел тазами за ширмой, я стащила с кровати одеяло и подушки, чтобы поправить белье. Под простыней в головах обнаружился какой-то непонятный бугорок. Я отвернула перину, а затем и матрас. Связка чеснока, головок пять-шесть. Хороший чеснок, некрупный, но крепкий, без порчи. Что бы это значило? У меня нет привычки делать продовольственные запасы в постели.

Вернулся Стуро, голый по пояс, с полотенцем на шее.

— Эй, что тебя так удивило?

Я показала находку. Наивный Стуро видел подобную вещь впервые в жизни.

— Какое-то растение, — определил он, повертев в пальцах связку тугих чесночин в шелестящей шкурке.

— Не какое-то, а лекарственное. Прекрасное средство для профилактики простуды. Незаменим при гнойном воспалении легких. Из него делают сердечные, противопаразитарные и противогнилостные препараты. Также может употребляться, как мочегонное, при некоторых болезнях почек и заменять собою горчичники…

— Воняет, — поморщился Стуро, — если это тебе нужно, убери.

— Ах, воняет! Привыкай, некоторые трупоеды употребляют это растение в пищу. В твоем любимом Каорене, кстати, сия приправа весьма в чести. И не морщи нос. Тебе, между прочим, вообще следовало бы убегать от этой травки с криком ужаса.

— Почему? — озадачился вампир.

Тут я выронила чеснок и потрясенно опустилась на развороченную постель. Вот зачем приходил отец Дилментир. Вот с какой целью. То-то он во время последней исповеди упорно допытывался, не гнетет ли мою душу скрытая печаль, и на жизнерадостное "нет!" ответил подозрительным взглядом.

— Альса! Ну, что ты, Альса!

Вампир волновался. Дергал меня за рукав. Заглядывал в лицо. Про чеснок он уже забыл. Глупости. Капеллан что-то подозревает, но он не выдаст меня. Не таков наш отец Дилментир. А если решится вывести на чистую воду, то начнет с доверительного разговора с заблудшей дочерью лично. Он проповедует в первую очередь Истинный Закон, где черным по белому написано: "Возлюби ближнего", без всяких там комментариев. Это вам не беспринципный кальсаберит.

— А? Все в порядке. Так, призадумалась о ерунде. Не бери а голову. Хочешь, я вина сладкого согрею, для успокоения нервов?

Эрвел Треверр

Святоша наш, то есть, гость дома Треверров, уважаемый отец Арамел, духовный пастырь Рейгреда и так далее… Так вот, "сторожевой пес" хотел было взять Адвана себе в пару. Ага. Вот просто на блюде. Дядюшка Невел, опохмелившийся с утреца почти до полной кондиции вцепился в бедолагу Каоренца почище клеща. Они взяли место с самого края линии засад. За ними — дяденьки Улендир с Ладаленом, потом — отец Арамел, которого, мурлыкнув, прижала лапой Агавра.

Бедный, бедный отец Арамел! Нет, мне действительно его жаль. Агавра — это Агавра, я-то знаю. Когти у светской нашей львицы — ого-го! Они ведь работают в паре, отец и Агавра. А "пестовал" Агавру не кто иной, как дедушка Мельхиор. Это мне известно еще с тех времен, когда отец пытался приспособить и меня ко всем этим штукам. Потом, слава Богу, отпустил. Перевел… э-э-э… в "разряд источников информации на крайний случай".

Дальше — двое Стессов, папа и старший сын, мы с Гереном, младший Стесс с Канелой, тоже мне, дева-охотница, в седле-то толком не сидит, отец с Элджмиром Гравеном, зануда Майберт и Агаврин "пасынок", знаем мы — подобрала черт знает где, за смазливую рожицу да "талант Игрока", растит теперь этакого "львенка". Тоже мне, львенок — на кота еле тянет… Тьфу, да ну их обоих! А по тому краю оврага остальные Агаврины "мальчики" попарно, с вкраплениями еще каких-то, как зовут — хоть убей, не помню.