Виктор Емский - Индотитания

ЖОРА. И с какой поры?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Не помню.

ПРОФЕССОР. Стоп. Теперь я… То есть, ты после вырубки сразу вселяешься в новое дерево?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Нет. Я рождаюсь человеком. Пью молоко матери. А потом умираю, и оказываюсь здесь.

ЖОРА. Ты это точно помнишь?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Конечно. Это трудно забыть. Каждый раз приходит ощущение тепла, сытости и любви. А потом — резкая боль, и — новое деревянное тело.

ЛЕНЬКА. И сколько раз ты оказывался здесь?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Не помню.

ПРОФЕССОР. Ты видишь и слышишь?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Не вижу и не слышу. Только ваши мысли.

ФЛАВИЙ. Когда ты появился здесь впервые, я уже сидел в дубе?

ХАСАН. А я?

КОНТУШЁВСКИЙ. И я?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Нет. Никого из вас тут не было.

ЛЕНЬКА. А Куркуиловка была?

ЖОРА. Ленька, заткнись и не ерничай! А кто был?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Другие. Не вы.

ПРОФЕССОР. Помнишь, как их звали?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Некоторых.

ПРОФЕССОР. Например?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Много их было. Всех и не вспомнишь… Спорили и ругались между собой… Особенно — двое. Звали обоих Александрами. Один был дядей — второй племянником. Племянник считал себя великим воином и покорителем мира. А дядя говорил, что племянник воевал с бабами в расшитых одеждах, не имеющих никакого понятия о стратегии. А сам дядя воевал в Италии с равными ему мужчинами, и потому ничего существенного не достиг…

ПРОФЕССОР. Это он об Александре Македонском и его дяде… А кто был еще?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Был еще Диоген. Но не в форме дерева, а в форме какого-то ежика. Он все время бегал между спорящих и говорил, что зря в свое время делал выводы о совершенстве жизни животных. Если в человеческом теле он бывал круглогодично сыт, так как ему всегда приносили к бочке, в которой он жил, подаяние, то теперь все наоборот. Теперь, мол, он вынужден бегать по лесу и запасаться кормом на зиму, чтобы не сдохнуть от голода в лютые холодные месяцы. И еще он говорил, что любая жизнь имеет форму дупла. Хоть человеческая в бочке, хоть ежиная в норе…

ЛЕНЬКА. А кто еще был?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Много всяких. Помню несколько имен: Саргон, Ирод, Нерон… Кстати, последний появился незадолго до того, кого недавно называли Немо, а сейчас называют Флавием. Но Нерон сидел мало. Ураган свалил его дерево, и он исчез.

ЖОРА. И ты все время молчал?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я мыслил. Но мои мысли оставались во мне. И лишь в прошлый раз я понял, что меня услышали.

ЛЕНЬКА. А как тебя звали в первый раз?

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Не помню. Но, может, само придет позже?

КОНТУШЁВСКИЙ. Само приходит только сумасшествие…

ПРОФЕССОР. Контушёвский в этом вопросе — большой специалист. По себе знает, потому что сумасшествие давно пришло к нему самому в форме садизма.

КОНТУШЁВСКИЙ. Что вы меня все время попрекаете садизмом? Ну, садист я! И что дальше? Мало в мире садистов? Большинство великих людей были садистами!

ЖОРА. Например?

КОНТУШЁВСКИЙ. Например, русский князь Владимир. Великий человек? Бесспорно. Потому что крестил все русское быдло скопом. Черт с ним, что в схизматскую византийскую веру. Все-таки — уже не язычество. Но — изнасиловал свою будущую жену на глазах ее отца и матери! А потом в ее присутствии убил их! Не садист, скажете? А тот же Ирод Великий?

ФЛАВИЙ. Ты Ирода не трогай. Никаким садистом он не был. Время тогда было жестокое.

КОНТУШЁВСКИЙ. Все времена жестокие.

ЛЕНЬКА. Но Ирод, в отличие от тебя, женщин к пушкам не привязывал.

КОНТУШЁВСКИЙ. Потому что тогда пушек не было. А были бы…

ЖОРА. Заткнись, Контушёвский!

КОНТУШЁВСКИЙ. Ну, вот опять. Слова сказать не дадут!

ФЛАВИЙ. Отец невесты вместе с полицейскими поехал куда-то.

ПРОФЕССОР. Наверное, вытаскивать свой «Мерседес» из липы.

ФЛАВИЙ. Остальные еще спят.

ПРОФЕССОР. Ничего. Как только он увидит, что его будущий зять сделал с машиной, побудка им обеспечена.

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я устал. Всем пока.

ЖОРА. Отключился. Я тоже отдохну.

ЛЕНЬКА. Пока.

ФЛАВИЙ. А я еще понаблюдаю…

Продолжительная мыслетишина

Вечер того же дня

ЖОРА. Эй, Профессор!

ПРОФЕССОР. На связи.

ЖОРА. Хочу спросить.

ПРОФЕССОР. Давай.

ЖОРА. Почему в этом лесу сидят личности избирательно.

ПРОФЕССОР. В смысле?

ЖОРА. Ну, Европа, немного Азии, Америка… А где же австралийцы и африканцы? У них что, убийц нет?

ПРОФЕССОР. Если ты думаешь, что в мире существует одна единственная Куркуиловка, то глубоко заблуждаешься. Таких Куркуиловок — черт знает сколько.

ЖОРА. В последний раз мы с Ленькой были американцами, а оказались в русском лесу.

ПРОФЕССОР. Потому что вы к нему приписаны. Как железнодорожный вагон к какой-либо станции. Сколько ни странствуй, все равно на ремонт притянут в родное стойло.

ЖОРА. Даже если мы будем жить в Индии?

ПРОФЕССОР. У них своих убийц хватает. Правда, не исключена возможность вашего появления там. Но, впоследствии, вы окажетесь здесь. Даже если кто-нибудь из вас выступит в роли богини Кали…

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Ой! Кали! Так меня звали когда-то.

ПРОФЕССОР. Не верится.

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Или не так? Но, что-то похожее в этом имени есть.

ПРОФЕССОР. Ну, вспоминай дальше.

КОНТУШЁВСКИЙ. Много полиции.

ФЛАВИЙ. Это разбираются с утренним происшествием.

ЛЕНЬКА. А что случилось?

ФЛАВИЙ. Отец невесты, увидав свой разбитый «Мерседес», прибежал домой, схватил черенок от лопаты, и этим будильником поприветствовал папашу жениха. Тот взял стул и пожелал доброго утра отцу невесты. Потом подключились родственники с обеих сторон. Получилась массовая драка с применением всех видов мебели в качестве подручных средств. Сначала здесь был съезд работников «Скорой помощи». Теперь — полиции. Разбираются, кто кому больше синяков наставил.

КОНТУШЁВСКИЙ. А-а-а. Надо же, я и не видел. Был занят.

ПРОФЕССОР. Чем?

КОНТУШЁВСКИЙ. Размышлял о садизме.

ПРОФЕССОР. И к чему размышления привели?

КОНТУШЁВСКИЙ. Хотел бросить это дело, но — не получится.

ЖОРА. Почему?

КОНТУШЁВСКИЙ. Это неизлечимая, но — тем не менее — приятная болезнь. Она мне нравится, и поэтому — идите вы все к чертям собачьим!

ЖОРА. Отключился. Профессор, скажи, а какого лешего тут находился Диоген? Он что, убил кого-нибудь?

ПРОФЕССОР. Конечно.

ЖОРА. Чем? Глиняной бочкой, в которой жил?