Лилия Батршина - Поплачь о нем, пока он живой

Он обернулся, оказавшись лицом к лицу с девушкой, и спросил:

— Зачем тебе это? Зачем? Ты бы осталась дома, жениха бы себе по сердцу нашла…

— По сердцу? А кто тебе сказал, что ты не по сердцу? — Любава отчаянно смело смотрела ему в глаза, вцепившись в его куртку и прижавшись так сильно, как никогда раньше.

Он обнял ее, закрыл глаза. Не хотелось больше ни о чем спорить, ни о чем спрашивать… Солнце тонуло в море, и в этот момент он открывал дверь комнаты, чтобы увидеть, как умирает мать…

Что-то легонько скользнуло по руке Любавы. Девушка вздрогнула и подняла ладонь к глазам. Вокруг пальцев обвилась черная шелковистая лента. Мягкие черные волосы Бьёрна свесились к ней, переплелись с её рыжими, защекотали висок. Любава улыбнулась и прижалась к плечу Бьёрна, сунула ему нос куда-то в ключицу. Ей было так хорошо рядом с ним… И не было важно, что солнце уже почти целиком окунулось в море, сделав горизонт кроваво-красным, что похолодевший ветер рвет назад волосы и продувает насквозь, что небо потемнело и затянулось тучами, в прорехах которых виднелись далекие звезды… Ей было так хорошо, что не имело значения даже время…

Время… Сколько прошло? Час, два, а может, всего десять минут? Сейчас для него это не имело значения. Потому что впервые за шестнадцать лет он не один. Потому что впервые за шестнадцать лет сторонний человек разглядел живую душу за осколками льда, в которое превратилось сердце…

Спустилась ночь. Ощутимо похолодало, но Любаве в кольце рук Бьёрна было тепло и спокойно. Вдруг что-то зашелестело вокруг, и Любава, открыв глаза, чуть приподняла голову над плечом мужа. Что-то тут же капнуло ей на лицо и скатилось по щеке.

— Дождь? — тихо спросила она, снова прижимаясь.

Он вздрогнул, открыл глаза и поднял голову, будто очнувшись.

— Надо в замок идти, а не то хватятся… — тихо сказал он.

— Надо, — согласилась Любава. А как не хотелось… как хотелось остаться здесь, с ним… Она прижалась к его груди как можно крепче, глубоко вздохнула и отстранилась. Руки Бьёрна при этом так и остались у нее на плечах. Девушка улыбнулась и стала осторожно собирать его уже влажные волосы в хвост. — Ну, пойдем… Дорога раскиснет, точно навернемся где-нибудь…

Он кивнул, опустил руки, с досадой провел по волосам, лезущим в лицо, и вдруг с какой-то грустью оглянулся на море…

Любава поморгала, пытаясь привыкнуть к внезапно упавшей темноте. Дождь усилился, волосы намокли, холодные струйки забрались даже под одежду, и девушка поежилась.

— Холодно, — пожаловалась она Бьёрну. — Пойдем? А то продует ещё.

Бьёрн расстегнул фибулу своего плаща, накинул его девушке на плечи и пошел к спуску со скалы, больше ни разу не оглянувшись…

Они вернулись в замок, как раз когда часы били одиннадцать часов. Навстречу им выскочил Гилрэд с началом гневной речи, но осекся тут же, когда увидел Бьёрна и Любаву вместе, да ещё и плащ Бьёрна на плечах девушки. Едва войдя под крышу, оба сделали одинаковое движение — встряхнули намокшие волосы, и Любава, заметив это, засмеялась.

— Держи, спасибо, — девушка сняла плащ и протянула его Бьёрну. С плаща текло ручьем, как и с ее, и с его одежды.

Бьёрн взял плащ, внимательно оглядел и вдруг встряхнул, обдав Гилрэда водопадом брызг. Парень подпрыгнул, отфыркиваясь, чем вновь рассмешил Любаву.

— Ой, ну, пойду я к себе, — улыбнулась она, демонстративно оглядев облепившее её мокрое платье. Глянула на Бьёрна: — Ну, ночи покойной да до завтра? Спасибо за скалу.

Он кивнул, будто и правда не умел улыбаться, и тоже пошел в свою комнату…

…На следующий день в замке начался большой переполох: пришли вести о том, что северные племена снова начали разорять пограничные селения… Все бегали, суетились, к чему-то готовились, даже Гилрэд носился по замку как ошпаренный, раздавая практически всем попадавшимся какие-то указания, только Бьёрна не было видно.

Под такую раздачу попала и Любава, едва показавшаяся из своих покоев. Гилрэд, видимо, спутал её с кем-то и издали в приказном порядке сказал ступать зачем-то на кухню, но, подойдя ближе и разглядев оторопевшую от такой наглости девушку, схватился за голову.

— Прости, княжна, не признал! — повинился он.

— В чем дело? Что за переполох? — спросила Любава, сдвинув брови.

Гилрэд быстро обрисовал ситуацию.

— Ну а где Бьёрн может быть? — спросила Любава.

— Он у себя, скорее всего… — понурился Гилрэд. — Но к нему лучше не входить, когда он сам не просит.

— Я схожу, — решительно сказала девушка.

Парня кто-то окликнул, он обернулся в ту сторону, поморщился и махнул на девушку рукой:

— Делай что хочешь, но я тут ни при чем! Орать и злиться на тебя будет!

И умчался, оставив Любаву в небольшом замешательстве. "Ну и пусть орет… — не слишком вдохновленно подумала она. — Подумаешь… Столько уже орал, привыкла…" И, приободрившись, она направилась в другую часть замка.

Что характерно, коридоры здесь были совершенно такие же, как и в её крыле. И никто на нее из-за угла не выпрыгнул, и вообще ничего страшного не произошло, когда она переступила запретный порог. От осознания собственной наглости на девушку напал веселый азарт, она шла быстро и смело, каким-то победным маршем, по пути не забывая заглядывать в попадающиеся двери. Вскоре она подошла к последней двери в коридоре, огромной, массивной и явно тяжелой. Девушка остановилась, сразу растеряв весь свой пыл. На это надо было решиться, учитывая то, что Бьёрн наверняка был именно там… Собравшись с духом, Любава постучалась. "Да!" — глухо послышалось из-за двери. Любава глубоко вздохнула и, нажав на ручку, заглянула внутрь.

А лучше бы она этого не делала… Назвать то, что творилось в комнате, бардаком, было нельзя. Все было много, много хуже… Все горизонтальные поверхности, включая стулья, кресла, кровать и местами даже пол, были завалены свитками, грамотами, книгами и ещё бог знает чем… На подлокотнике кресла гордо лежала одна перчатка, а груду на столе венчал изготовившийся к оглушительному падению меч. Рядом с кроватью стояла чернильница с пером и кружка с водой. Сам Бьёрн лежал на кровати, поверх покрывала, прямо в сапогах, сдвинув находившийся там хлам на другой конец. Перед ним лежала какая-то книга и карта. Увидев девушку, Бьёрн, мягко говоря, опешил и несколько минут не мог сказать и слова.

— Ой, — первой очухалась Любава. В восхищении выпрямилась и раскрыла дверь целиком. Глянула на Бьёрна и совершенно искренне поинтересовалась: — Слушай, а у тебя тут ужи случаем не водятся?

— Ты не обнаглела ли, а?! — Бьёрн подскочил с кровати, едва не сметя чернильницу, и загородил девушке дорогу. — Я тебе что говорил?!