Марина Дяченко - Алена и Аспирин

Алена закашлялась снова. Приоткрыла мутные глаза:

– «Жалеть»? Ты много о себе возомнил, Аспирин.

– Ну конечно, – у него уже не было сил на раздражение. – Ты у меня в доме, жрешь, спишь, травишь медведем, но я недостоин твоего внимания… Я – твое орудие… Чего ты трясешься?

Он подошел ближе, косясь на Мишутку. Тот лежал поверх пледа, раскинув мягкие лапы. Смотрел мимо Аспирина.

– Я никогда не расскажу ему об этой ночи, – сказала девочка. – Я все расскажу… кроме этого. Я встану на перекрестке. Сыграю песню. Брат услышит и отзовется. Тогда я пойду и найду его… даже если он мертвый… я сделаю его снова живым. И мы уйдем вместе. Нам откроют ворота. Я вижу, как они открываются, и там – солнце… А смерти нет. Много дней мы будем жить, и жизнь будет всюду. У них глаза светятся как звезды, они смеются… летают. И нет страха, хотя они знают, что такое страх. И нет боли, хотя они знают, что такое боль. Но я никогда не скажу ему об этой ночи. Никогда…

Она лежала, смотрела сквозь Аспирина, прижимала медведя к груди, и бредила. Преодолевая кашель, говорила и говорила, временами срываясь на непонятный Аспирину язык.

Легонько постучали в незапертую дверь.

– Тихо, – велел Аспирин. – Тихо… Она догадается!

Дверь скрипнула, открываясь.

– Это я, – сказала соседка. – Я принесла «Доктор Мом», грудной сбор – травы… Вы приготовили «Фервекс»?

– Вы врач? – спросил ее Аспирин.

– Нет, я инженер, – она отвела челку со лба, виднее стали две вертикальные морщинки. – А вы ди-джей, я знаю. Я иногда вас слушаю. Знаете, в маршрутке или в такси, у них же постоянно играет радио…

– Я сейчас, – сказал Аспирин. – Сейчас.

– Это ваша дочь? – вполголоса спросила соседка, когда под ее руководством он готовил на кухне лекарство.

Аспирин вздохнул:

– Честно говоря… Она приехала неожиданно. Из Первомайска. От матери. Говорит, что дочка. А я ее никогда раньше не видел, даже не думал…

– Мелодрама, – сказала соседка. – Так бывает?

– Не знаю, – признался Аспирин. – Со мной – наверное, бывает… Вы видели, что стало с моей машиной?

– Да, – соседка помолчала. – Очень странно. Как будто у вас в багажнике граната взорвалась.

– Вы никогда не видели гранат, – Аспирин помешивал ложечкой теплое, с запахом лимона питье. – От них совсем другие… повреждения.

– Так что же с ней случилось? С машиной?

Теперь помолчал Аспирин.

– Авария, – сказал он наконец. – Знаете… в широком смысле авария. Дырка во Вселенной. В мироздании. В узком смысле – в моем собственном…

– Вы плохо выглядите, – сказала она и вдруг положила ладонь ему на лоб. Прохладное прикосновение, умиротворяющее, спокойное; Аспирину захотелось, чтобы она подольше не убирала руку.

Но она убрала:

– А что случилось с вами?

Он отвел глаза. Она разглядывала четыре «зарубки» на его щеке:

– Что… большие неприятности?

– Бывает, наверное, хуже, – пробормотал Аспирин. И добавил, подумав: – Но редко.

– Машина – это всего лишь вещь, – осторожно заметила соседка.

– Конечно.

– У вас нет контакта с девочкой?

– А представьте, к вам приезжает ребенок и говорит, что он ваш сын?

– Да уж, – соседка посмотрела на чашку в руках Аспирина – разговаривая, тот механически помешивал ложечкой остывающее питье. – Ну, отнесите ей, пусть выпьет…

Аспирин вошел в гостиную. Поколебался, прежде чем приблизиться к дивану с лежащим на нем Мишуткой. Наконец, протянул руку:

– На.

Алена взяла. Принялась глотать – жадно, захлебываясь.

– Ты что, пить хочешь? – удивился Аспирин.

– Ей нужно обильное теплое питье – постоянно, – сказала соседка из прихожей. – И хорошо бы – молоко с содой… Я пойду. Спокойной ночи. Утром вызовите врача.

За ней закрылась дверь.

– Спасибо, – сказала Алена, возвращая пустую чашку.

– На вот, микстура, – он протянул ей зеленый пузырек и ложечку.

– Спасибо.

– Ты можешь умереть? – спросил он, глядя ей в глаза.

– Нет, – сказала она, но не очень уверенно. – Чтобы мне отсюда уйти, надо сыграть специальную музыку… Чтобы он сыграл. Больше никто не сумеет.

– Так чего мы волнуемся? – удивился Аспирин. – Ты же мне столько раз говорила, что не боишься смерти!

– Не боюсь, – подтвердила Алена шепотом. – Я другого боюсь… Я боюсь людей, которые сперва кажутся живыми… а потом оказывается, что они не просто мертвецы – они уже сгнили.

– Блин-н, – сказал Аспирин со злостью. – Я о тебе забочусь… А ты мне свои намеки гадостные намекаешь, да?

Алена снова закашлялась.

– По идее, есть молоко, – сквозь зубы сообщил Аспирин. – И сода.

– Принеси, – попросила Алена. – И дай мне еще одеяло. А то меня трясет.

Через полчаса подействовало лекарство. На бледном лбу Алены выступил пот. Она расслабилась, легла ровно, подмостив Мишутку под бок.

– Когда я тебя увидела в первый раз, – она закрыла глаза, судорожно потянулась, как будто у нее ломило суставы, – мне увиделось совершенно четко, что ты мертвый. Такой же, как все здесь. Страшный. Прошел себе дальше, и ладно… Но ты вернулся. И оказалось, что ты живой… Показалось.

– Ты бредишь, – равнодушно сказал Аспирин.

– Да, – Алена слабо усмехнулась. – Ты играешь на пианино?

– Давно. В детстве.

– А чей инструмент?

– Родительский… Ну и я на нем учился. «Как под горкой, под горой…»

Она отбросила одеяло. Струйки пота блестели на ее висках, на лбу, на шее, и несчастная футболка, в которой она ходила записываться в музыкальную школу, была мокрая насквозь.

– Тебе надо переодеться, – сказал Аспирин.

– Мне не во что, – она не открывала глаз. – Дай мне поспать…

В стопке свежего, из прачечной, белья в шкафу он отыскал свою старую белую футболку.

– Переоденься.

Она с трудом разлепила глаза.

– Спасибо… Отвернись.

Алена заснула в обнимку со своим медведем. Аспирин пошел на кухню и заварил чаю. Вторую неделю он жил в вывихнутом мире – и ничего, ходил, разговаривал, даже денег успел заработать…

Он устал. И потому сейчас думал, глядя в чашку: а может, так и надо. Может, ей в самом деле немного нужно, поживет… ладно, куплю ей скрипку… пусть ходит в свою музыкальную школу. И в один из дней исчезнет так же внезапно, как и появилась. Придет босоногий в камуфляжных штанах, сыграет песню… кстати, на чем сыграет? И Алена уйдет, откуда пришла. Где нет смерти и вообще все довольны.

Человек приспосабливается, иначе бы не выжил. Царапины затянутся, бомбилы откосят от статьи и загремят на какое-то время в дурку. Аспирин переживет: главное, не трогать эту маленькую дрянь, никак не угрожать ей и не касаться медведя руками. А потом он что-нибудь придумает. В конце концов, плюнет на все и смотается с Лондон. А девочке с мишкой не дадут визы, ох, не дадут…