Тролли и легенды - Пьер Певель
Брр, это что за тварь? — подумала ямадутка, подавляя дрожь отвращения при виде чудовищного насекомого, которое медленно вырастало перед ее глазами: шесть ног, четыре черных глаза, здоровенные мандибулы и огромное волосатое тело. Изумительно! Дружочек ты ж мой, я занесу тебя в самое начало списка «домашних питомцев, от которых нужно держаться подальше», — решила она, когда зверюга медленно повернула огромную голову в сторону фигуры, отчаянно пытавшейся спрятаться во мраке.
На лице тролля, осознавшего, что тварь его заметила, промелькнул неописуемый ужас, и ямадутка буквально увидела, как напряглись мышцы всего его тела с головы до пят.
* * *
Леонора состроила гримаску:
— Ой-ой, дело плохо...
Тролль, похоже, с ней был согласен: он вдруг с криками страха пустился наутек что было мочи.
Ну вот, а я что говорила? — внутренне вздохнула Леонора, глядя, как отвратительный жук немедленно бросается в погоню.
— О нет, только не это! Моя охота, моя добыча, — крикнула ямадутка и, пригнувшись к земле, понеслась вслед за ними с такой скоростью, что за ней едва ли уследил бы невооруженный глаз.
Она догнала их через несколько секунд.
— Не хочу показаться невежливой, но мне уже надоедает гоняться за тобой, Тролль, — заявила Леонора, с любопытством разглядывая гигантскую каверну, куда она только что влетела.
Небольшое озерцо, чуток растительности на земле... причем без освещения, что было удивительно.
— Причудливый какой уголок, ты не находишь? — добавила она.
Но тролль не обратил на нее внимания. Он был слишком занят, пытаясь отбиться от мандибул чудовища и освободиться от двух лап, прижимающих его к земле.
Леонора поморщилась. Большой плоский нос тролля, выпученные глаза, белесая кожа, толстая шея и гнилые зубы были отвратительны. Но не так отвратительны, как чудовище, отчаянно пытающееся его сожрать.
— Может, помочь?
Тролль только выругался.
— Да, я так и подумала, — вздохнула ямадутка и, улыбнувшись, запрыгнула на спину жука.
Она начала с того, что впилась когтями левой руки в бок зверюги, чтобы не оказаться сброшенной, затем достала из ножен на поясе покрытый символами серебряный нож, и тут же принялась кромсать и рвать плоть своего противника с нечеловеческой силой и скоростью. Животное разразилось пронзительными криками, каждая из ран тут же начинала истекать зеленой вязкой жидкостью, но ямадутка продолжала наносить удар за ударом, пока насекомое не рухнуло совершенно. Тогда, осознавая, чувствуя, что противник представляет уже мизерную опасность, она спрыгнула на землю, оборотилась к зверю, подняла руки и одним стремительным движением оторвала ему голову.
— Ну вот!... Это не так уж и сложно. Противно, — она чуть поежилась, глядя на вязкую жидкость на своей руке, — но не сложно...
Затем она повернулась к троллю, который изумленно уставился на нее:
— Скажи, это был уникальный образчик или...?
— Нет. В туннелях их много, — отверг предположение тролль.
Ямадутка вздохнула.
— Как же тебе удалось продержаться так долго?
Тролль пожал плечами.
— Избегая их. И уважая границы их территории.
Леонора не удержалась от улыбки.
— Логично.
А потом небрежно добавила:
— Ну что, пойдем?
Глаза тролля загорелись паническим блеском:
— Куда? Куда ты собралась меня вести?
— Зачем задавать вопрос, на который уже знаешь ответ?
Тролль не пытался протестовать. Это было бессмысленно. Он уже давно перекрыл отведенный ему срок, и порядком. Ямадутка не передумает. Она вот-вот хладнокровно убьет его без малейшего сожаления.
— Тогда для чего было меня спасать? Почему просто не дать Энгаре убить меня? — спросил он охрипшим от страха голосом.
Она пожала плечами и лаконично ответила:
— Я тебя не спасла.
Он нахмурился и бросил на нее настороженный взгляд:
— Не понимаю.
Она возвела глаза к небу, а после указала на большое, белое, волосатое, окровавленное тело, лежащее на земле.
Тролль медленно приблизился к нему, затем нервно передернулся:
— Что за...?
Нет. Нет, этого не может... это же не...
Ямадутка скривилась и виновато улыбнулась:
— Прости.
Потом взяла его за руку, пока он продолжал в оцепенении смотреть на тело, и добавила со вздохом:
— Но они, эти букашки, и правда очень быстры...
Только плохих парней
Жан-Люк Маркастель
— И вы позволили ему уйти? — переспрашивал раз двадцатый, наверное, этот тип — как он там назвался? Ах да, Жавер[18], для человека из IGN[19] другого имени и не придумаешь. Ему просто предопределено свыше было — все время задавать один и тот же вопрос.
Инспектор Бенжамен Мазель, сидевший на неудобном стуле, который он обычно отводил подозреваемым, поерзал. Он просидел там уже более двух часов и в буквальном смысле отсидел всю задницу.
Этот зануда, явившийся из Клермона — по ту сторону гор, два часа езды, да по скверной дороге, причем особенно надо учесть, что прошлой ночью шел снег, а все эти полупарижане приходили в панику при мысли заблудиться в «сраной глухомани» — был не в лучшем из настроений.
И теперь этот хмырь за то, что отважился бросить вызов паршивому климату и явился провести пару дней с деревенщинами посреди самой что ни на есть зимы, заставляет дорого платить его, Бенжамена. Только взглянув на него — худого как палка, с поджатыми губами, — было ясно, что даже славным трюффадом[20] его не умаслишь. Желчная личность… Хуже некуда.
— Не он это был, говорю вам… — устало повторил Бенжамен.
Его взгляд, отвлекаясь от плоского лица и лысины приезжего, упал на окно и на мгновение устремился к белой вершине Пюи-Курни и ее одинокому кресту, храбрящемуся перед густыми облаками, отяжелевшими от снега.
А приезжий, сняв толстенные очки, устроившиеся на его носу, и добросовестно протирая их влажной салфеткой в длинных исхудалых пальцах, спросил:
— На каком основании вы так категоричны?
Бенжамен, который от этих разбирательств начинал уставать, на миг задумался о пьянящей возможности сказать приезжему «да пошел ты» и выйти из комнаты, хлопнув за собой дверью. Взвесив полученное от этого удовольствие и навлекаемые на себя неприятности, он решил, что оно того не стоит.
Ему следовало найти объяснение… что-нибудь такое, что удовлетворило бы ограниченный, приземленный умишко этого надутого придурка.
А пока он его искал, память снова вернула его к событиям, разворачивавшимся сорок восемь часов назад… Эти события навсегда поколебали его устои, всколыхнули его тихий маленький мирок пьянчуг и потасовок между регбистами, где самыми будоражащими из свалившихся на него дел были какие-то
