Стивен Кинг - Темная Башня

Один из тех, кто смотрит на первые снежинки — мужчина, которого Сюзанна хорошо знает, и ее сердце при виде этого мужчины подпрыгивает до самого неба. В левой руке он держит большую чашку из вощеной бумаги, и она уверена, что в чашке — горячий шоколад, со сливками поверху.

На мгновение она не может прикоснуться к рычагам управления скутером, на котором выехала из другого мира. Мысли о Роланде и Патрике разом вылетели из головы. Думать она может только об Эдди… Эдди, который стоит перед ней, здесь и сейчас, снова живой Эдди. И если это не Ключевой мир, не совсем Ключевой, что с того? Если Кооп-Сити в Бруклине (или даже в Куинз), а Эдди ездит на «Такура спирит» вместо «Бьюик электры», что с того? Никакого значения это не имеет. А имеет значение только одно, и вот это одно мешает Сюзанне повернуть дроссель и направить скутер к Эдди.

А вдруг он не узнает ее?

Вдруг, повернувшись к ней, увидит лишь бездомную черную женщину, сидящую на трехколесном скутере с электромотором, аккумулятор которого скоро сдохнет, черную женщину без денег, без одежды, без адреса (не в этом где и когда, скажите, спасибо, сэй) и без ног? Бездомную черную женщину, не имеющую к нему никакого отношения? А если он все-таки узнает ее, где-то в глубинах сознания, но откажется от нее так же решительно, как Петр отказался от Иисуса, потому что воспоминания эти слишком болезненны?

А может, все будет гораздо хуже, и, когда он повернется к ней, она увидит пустые, выжженные глаза давно сидящего на игле наркомана? Если, если, если, сплошные если, и тут начинается снегопад, которому предстоит в самом ближайшем времени выбелить весь мир.

«Прекрати хныкать и езжай к нему, — говорит Роланд. — Не для того ты противостояла Блейну, тахинам в „Синих небесах“ и твари под замком Дискордия, что сейчас поджать хвост и убежать, не так ли? Конечно, тебе достанет духа подъехать к нему».

Но у нее нет уверенности, что достанет, пока она не видит свою руку, поднимающуюся к рукоятке-дросселю. Но, прежде чем она успевает повернуть ее, в голове вновь раздается голос стрелка, только теперь в нем звучит смешок.

«Может, сначала тебе захочется кой от чего избавиться, Сюзанна?»

Она смотрит вниз и видит заткнутый за пояс револьвер Роланда, совсем как мексиканский bandito’s pistola или пиратская абордажная сабля. Она вытаскивает револьвер, отмечает, как удобно лежит он на руке… словно ему там самое место. Расставаться с ним — все равно, что расставаться с возлюбленным, думает она. И ей ведь нет необходимости расставаться, не так ли? Вопрос лишь в том, кого она любит больше? Человека или револьвер? Все остальные выводы последуют из этого.

Импульсивно она отбрасывает барабан и видит, что патроны в гнездах совсем старые, их гильзы потускнели.

«Этими не постреляешь, — думает она… и не зная, откуда ей это известно, точно называет причину. — Они намокли».

Она смотрит в ствол, и ей почему-то становится грустно: через ствол неба не видно. Он забит. И, судя по всему, забит со стародавних времен. Этот револьвер больше никогда не выстрелит. Так что и выбор ей делать незачем. Для этого револьвера все кончено.

Сюзанна, одной рукой все еще держа револьвер с рукояткой из сандалового дерева, другой поворачивает дроссель. Маленький скуттер (она называла его Хо-3, хотя название это уже тает в памяти), бесшумно катится вперед. Проезжает мимо зеленого бочонка-урны с надписью «ХРАНИТЕ МУСОР В ПОЛОЖЕННОМ МЕСТЕ» на боку. Швыряет револьвер Роланда в бочонок. От содеянного у нее щемит сердце, но сомнений, что так надо, нет. Револьвер тяжелый, и он ныряет в груду оберток, пакетиков из-под еды и газет, как камень — в воду. Она достаточно долго пробыла стрелком, чтобы сожалеть при расставании с таким надежным оружием (пусть путешествие между мирами и вывело его из строя), но она уже стала и женщиной, которую заботит ее будущее, и ей не хочется сбавлять ход или оглядываться назад, тем более, с прошлым покончено: она сделала все, что от нее требовалось.

Прежде чем она успевает добраться до мужчины с чашкой из вощеной бумаги, он поворачивается. На нем действительно фуфайка с надписью «Я ПЬЮ НОЗЗ-А-ЛА», но это она едва замечает. Перед ней он, и вот это она замечает очень хорошо. Эдуард Кантор Дин. Но и это становится второстепенным, потому что в его глазах она видит именно то, чего так боялась. Абсолютное недоумение. Он ее не знает.

Потом, нерешительно, он улыбается, и улыбку эту она помнит, всегда любила ее. Опять же, никакой он не наркоман, она понимает это сразу. Видит по лицу. А прежде всего, по глазам. Хор из Гарлема поет, а он протягивает ей чашку горячего шоколада.

— Слава Богу, — говорит он. — Я уже подумал, что шоколад мне придется пить самому. Что голоса — плод моего воображения, и я просто сходил с ума. Это… ну… — он замолкает, недоумения в глазах еще прибавляется, хотя вроде бы больше некуда. — Послушай, ты приехала сюда ради меня, не так ли? Пожалуйста, скажи мне, что я не выгляжу в твоих глазах посмешищем. Потому что я сейчас нервничаю совсем как длиннохвостый кот в комнате, заставленной креслами-качалками.

— Нет, конечно, — отвечает она. — Никакое ты не посмешище, — она вспоминает историю Джейка о голосах, которые спорили в его голове, один кричал, что Эдди мертв, другой — что жив. И оба свято верило в то, что говорили. Она, пусть и не в полной мере, представляла себе, как это ужасно, слышать в голове другие голоса, потому что кое-что знает о других голосах. Странных голосах.

— Слава Богу, — восклицает он. — Тебя зовут Сюзанна?

— Да, — кивает она. — Мое имя — Сюзанна.

Горло у нее совершенно пересохло, но ей удается выговорить эти слова. Она берет у него чашку, и маленькими глоточками, через слой сливок, пьет горячий шоколад. Он сладкий и хороший, вкус этого мира. С улицы доносятся автомобильные гудки, таксисты торопятся хоть что-то заработать до того, как снегопад перекроет движение. И звуки эти тоже ей нравятся. Улыбаясь, он протягивает руку и стирает капельку сливок с кончика ее носа. От его прикосновения ее пробивает разряд электрического тока, и она знает, что он тоже это почувствовал. И вот тут ей приходит мысль о том, что он вновь поцелует ее в первый раз, вновь переспит в ней первый раз, вновь влюбится в нее в первый раз. Возможно, он все это знает, голоса сказали ему, но она знает об этом из куда более надежного источника: с ней все это уже случилось. Ка — колесо, говорил Роланд, и теперь у нее нет сомнений в том, что это — истина. Ее воспоминания о

(Срединном мире)

где и когда стрелка становятся все более смутными, но она думает, что помнит достаточно много, чтобы знать: все это с ней уже происходило, и воспоминания эти связаны с чем-то невыразимо грустным.