Константин Соловьев - Геносказка

Бруттино не мог успеть.

Но он успел.

Гензель обмер, видя, как брызнули во все стороны прозрачные осколки, — точно Бруттино пробежался деревянными ногами по кромке легкого декабрьского льда. И как прозрачной росой сверкнула заключенная прежде в пробирках влага.

Не сбавляя скорости, Бруттино врезался в груды разложенных пробирок. Под его подошвами хрустело стекло, осколки летели в стороны. Но он успел. У самого пола схватил брошенную Гретель пробирку, пальцы, способные одним лишь щелчком ломать кости, удивительно нежно сжали стеклянное горлышко.

Оказывается, геноведьмы могут двигаться быстро и слаженно, когда это требуется. Бруттино еще сжимал в руках чудом спасенную пробирку, когда Гретель, оказавшись возле саркофага, коротко ударила рукой по кнопке. Натужно заворчав невидимыми движителями, многотонная стальная дверь провернулась вокруг своей оси, мгновенно запечатав стеклянную чашу, внутри которой так и осталась деревянная кукла.

Гензель не сразу понял, что произошло. А когда понял, отчего-то ощутил вместо облегчения смертельную усталость. Как будто все его хромосомы в один миг почувствовали каждый из тридцати пяти прожитых годов. Кажется, он только сейчас понял, какой это большой срок.

— А ты хитра, сестрица, — выдавил он, стараясь не закашляться кровью. — Никогда бы не подумал, что хитрость в природе геноведьм.

Гретель не без усилия вытащила из двери америциевый ключ. Как и прежде, он выглядел безыскусным куском потертого металла с причудливой головкой. Совершенно невнушительная вещь, если не знать ее истинной цены.

— Это не моя хитрость, — сообщила она, без всякой почтительности засовывая ключ за ремень. — Это хитрость Бруттино, которая обернулась против него. В некотором смысле он сам себя перехитрил.

Гензель попытался улыбнуться и сам не понял, удалось ли ему это. Удивительно, что он все еще был на ногах. Конечно, дерево — несгибаемая материя, но иногда и старая акула может показать, что такое настоящее упрямство…

— Он… не выйдет? — Гензель окровавленной рукой указал на купол саркофага.

И ощутил огромное облегчение, когда Гретель уверенно покачала головой.

— Никогда. У саркофага лишь один ключ. Да и тот окажется в болоте в самом скором времени.

— Значит, ты готова к такой жертве?

— Жертве? — Она непонимающе взглянула на него.

— Только не говори, что не думала об этом. Хранилище. Для любой геноведьмы оно стало бы настоящей сокровищницей. Тысячи самых причудливых штаммов и культур!..

Гретель усмехнулась. Судя по ее усмешке, геноведьма тоже прилично устала. Просто не считала нужным это показывать.

— Слишком поздно, братец. Минуту назад сокровищница превратилась в гигантский террариум, набитый самыми смертоносными тварями на свете. И даже я не настолько безрассудна, чтобы рискнуть когда-нибудь его открыть. Теперь это шкатулка Пандоры. И ради всех нас и наших потомков, какими бы они ни были, лучше ей оставаться закрытой на все времена.

— И как долго… — Гензель попытался найти нужные слова, и это далось ему непросто, в голове все еще прилично звенело. — Как долго эти твари будут там обитать?

Гретель пожала плечами.

— Не имею ни малейшего представления. Сотни лет. Может, тысячи. Не знаю.

— Это значит, что Бруттино…

— Да, — легко согласилась Гретель, стирая платком кровь с его подбородка. — Думаю, ему будет немного скучно. Учитывая, что его жизненный цикл почти неограничен…

— Как цветок, обреченный вечно стоять в стеклянной вазе.

— Твои метафоры всегда сбивали меня с толку, братец. Они совершенно бессмысленны.

— Да, я знаю. — Гензель, придерживая себя за бок, попытался сделать шаг и обнаружил, что это дается ему слишком нелегко. — А теперь подведи меня поближе к стеклу.

— Зачем?

— Хочу посмотреть, как ему понравится новая обстановка. Ему придется к ней привыкнуть.

— Любопытство — едва ли положительная черта, братец.

Гензель взглянул на нее и глядел достаточно долго, пока Гретель не потупила взгляд.

— Ладно. Держись за мое плечо. Сейчас ты выглядишь как очень потрепанная акула, братец.

С помощью Гретель ему удалось добраться до саркофага и заглянуть внутрь сквозь толстое стекло.

Бруттино стоял на том же месте, где поймал брошенную Гретель пробирку. Вокруг него ледяными россыпями лежали стеклянные осколки. Пол сплошь был покрыт прозрачной жидкостью, и можно было представить, что это вода из тающего льда.

Гензель мысленно содрогнулся, представив, сколько тысяч смертоносных ядов на самом деле находится в этой жидкости. Даже воздух внутри саркофага должен был превратиться в жуткое месиво из всех возможных генетических болезней. Но Бруттино, казалось, совершенно не беспокоился на этот счет. Он глядел на Гензеля сквозь оболочку саркофага, не шевеля и пальцем. Не кричал, не метался, не пытался пробить бронированную преграду острым носом. Просто стоял и смотрел.

Понял все сразу. Умное дерево.

— Кажется, вся эта дрянь и в самом деле не производит на него никакого эффекта, — заметил Гензель вслух. — Гляди, даже кора не потемнела.

— И не произведет, — сказала Гретель, тоже глядя сквозь стекло на деревянную куклу. — Генозелья воздействуют лишь на человека. Ему ничто не грозит. Он не человек.

— Но это зелье…

— Самое настоящее, — заверила его Гретель. — Я не лгала. Это то, что может превратить его в человека. Сотворить с деревянной куклой маленькое чудо.

Гензель знал, что Бруттино не слышит их: толстый слой стекла препятствовал проникновению звуковых колебаний так же надежно, как и молекул воздуха. Янтарные глаза Бруттино мигнули. Теперь, когда пропала необходимость действовать молниеносно, он двигался удивительно размеренно, как подточенное дерево в лесу, медленно клонящееся к земле. У него ушло не меньше полминуты, чтобы поднять уцелевшую пробирку к глазам. Преломленный тонким слоем лабораторного стекла, янтарный цвет глаз приобрел новый, непривычный оттенок.

Гензель глядел на него не отрываясь, забыв про боль.

— Но если он…

Гретель тоже пристально наблюдала за деревянной куклой.

— Да, — просто сказала она. — Теперь у деревянного мальчика появился шанс, на который он раньше не мог и рассчитывать. Он может выпить содержимое пробирки и стать человеком.

— А… потом?

Геноведьма вновь пожала плечами. Где она успела научиться этому типично человеческому жесту?..

— Как только его генетическая структура изменится, вся та зараза, что находится под куполом, мгновенно распознает его как добычу. И вцепится тысячами голодных ртов. Разумное дерево может существовать там бесконечно долго, но живой мальчик не проживет и минуты. А если и проживет, эта минута будет наполнена самой страшной болью из всех, что известна нашему биологическому виду. С другой стороны… С другой стороны, братец, эту минуту он проживет человеком. Много это или мало?