Леонида Подвойская - Предтечи зверя. Максим

– Вот как? - удивилась Ирина Сергеевна. - Действительно, на все руки мастер… Но не об этом. Так вот, я уже могу прямо сказать, что Максим - уникум. Для того, чтобы полностью выяснить пределы этого… таланта, следует продолжить тестирование. Но уже можно твердо утверждать - его знания и возможности далеко за пределами школьной программы. Поэтому, конечно, ему на наших уроках математики будет скучно. Что же до нас… Татьяна, ты сама исключительно талантлива. Выгоним, чтобы других не смущать? Вот, горе мое - Сергей, оказывается, лучший в школе бегун и художник. Вон - его шаржи. Даже я похожа - бледно улыбнулась она. Сергей вдруг мучительно покраснел. Он действительно в классной дурашливой газете "Шедевр" нарисовал шарж на учительницу. Но она, как думалось раньше, не обратила внимание на это творчество вообще. - Панов - талантливый хоккеист, - продолжала учительница, - Женя, - она повернулась к всё ещё топтавшемуся у доски Покрову - будущий поэт. Точнее, он уже поэт, но будущий великий поэт. Выгоним с уроков по литературе? Читайте историю. Серость была всегда нетерпима. Всегда люто ненавидела таланты. И вместо того, чтобы стремиться к их уровню, пыталась уничтожить сами таланты. Так проще и спокойнее. Поэтому, я тебе скажу, Татьяна, - эти таланты, в том числе и Максим, будут здесь, среди вас. Для того чтобы вы тянулись за ними, чтобы прыгали, прыгали и прыгали. Даже, раз за разом, попадая в эту лужу. Только так её рано или поздно перепрыгните и вы. Садись, Евгений, - закончила она вдруг свой монолог. Мне действительно нравятся твои стихи. И… извини меня.

Еще один мучительно покрасневший подросток сел за свою парту, провожаемый тридцатью парами удивленных глаз. Никто не знал, что этот сирота пишет стихи. Которые, тем более, могут нравиться этому синему чулку. Новость затмила даже таланты Максима. А тот, преисполненный светлого восхищения от добрых слов Ирины (так он вдруг ее назвал), не выдержал, и мысленно погладил ее по руке. Словно понимая, кто это, она отозвалась теплой доброй волной, но затем, видимо, какая-то мысль уколола ее и она одернула руку.

"Такому человеку надо жить! Буду терпеть!", - утвердился в своих планах юноша.

После звонка Сергей продолжил доставать друга, но теперь в других, восхищенных тонах.

– Ну, признайся, что ты с ней сделал? Человеком становится! Он вскочил с парты, бросился к стене, сорвал и начал рвать на мелкие куски злополучный " Шедевр".

– Ты чувствуешь? Заметила, но виду не подала. Что ты с ней сделал? Тебя надо почаще к таким крокодилам запускать. Укротитель! И говоришь, ничего не было?

– Да перестань ты! Тоже, как дитя малое. Чуть похвалила, а ты растаял.

– Это ты не понял! Я же говорю, человеком становится.

– Она давно…, то есть, всегда человек. Просто обстоятельства.

– Ты думаешь… это? - с придыханием спросил Сергей. - Значит, ты не врал? Жаль, - поник он и оставался угрюмо - серьезен весь день.

– Придешь сегодня? - поинтересовался Серый, когда они возвращались домой.

– Занят. Надо помыться… и вообще…, - соврал Макс. Он надеялся набраться сил перед продолжением мучительной схватки.

Но этого не удалось. Дома его ждал хмурый, сменившийся с дежурства отец.

– Дважды звонил зам. командира полка. Требует к себе. Вместе с тобой. Ну, говори сразу, что натворил. - Отец был уставший и грустный. Какие-то неизвестные сыну заботы явно угнетали его.

– Что с тобой, папа? Неприятности? - забеспокоился юноша. Он очень любил своего отца и гордился им. Новое, угнетенное его состояние вызывало неясную тревогу.

– Ты мне зубы не заговаривай. Говори сразу. Это - не к твоей учительнице. Здесь - без шуточек.

– Да нет, папа, по хорошему поводу. Я просто прыгнул, а он увидел.

– Не говори загадками. Куда сиганул, и что из этого получилось? При чем здесь наш зам?

– Просто далеко прыгнул. Так далеко, что и этому… вашему, и нашему физруку понравилось. На рекорд, - не удержался и похвалился он.

– Ну, слава Богу, хоть не натворил ничего, пропустил мимо ушей сообщение о рекорде отец. Больше ничего?

– Ещё… ещё я подрался с Котярой, а он и это видел.

– Ну?

– Ему тоже понравилось. Спросил, сколько времени я занимаюсь боксом.

– Занимался, - поправил его отец, уже выходя из квартиры.

– Ну почему, папа? - просительно возразил Максим, пристраиваясь к шагу отца.

– У нас в роду дураков никогда не было и не будущее не надо. Хватит.

– Но это не от бокса.

– Может быть… А где гарантия, что теперь это не будет повторяться после каждой плюхе по голове? Так что, забудь.

– Интересно, что ты скажешь после беседы с твоим начальством? - подумал Максим, но вслух спрашивать не рискнул и задал другой, взволновавший его вопрос.

– А что все-таки у тебя?

– У нас, - хмуро уточнил офицер. У нас в полку. Кто-то пустил утку, что это… ну, столкновение, - диверсия была. Попытка теракта против "самого". Из центра комиссия душу выматывает. Меня особенно не трогают, но копают очень глубоко - вздохнул отец, уже стучась в высокую дубовую дверь.

Глава10

Ровно в семь вечера Максим прошмыгнул в уже знакомый подъезд и с замиранием сердца нажал на ручку двери Ирины Сергеевны. Дверь открылась, и юноша перевел дух. Затем тихонько вошел в квартиру. Было темно и тихо, только на кухне хлопотливо тарахтел старенький холодильник. В комнате за задернутыми шторами было светлее - пробивалось заходящее весеннее солнце. На диване спала хозяйка. Спала, как положено, расстелив постель и накрывшись одеялом. Незваный гость подвинул кресло, сел рядом, и, настраиваясь на муку, стал рассматривать спящую. - "Спящая красавица"- подумалось вдруг ему. - Странная какая-то. Днем как Золушка ходит, а на ночь - пожалуйста: и волосы распушила, и накрасилась, и макияж вон, и губы. Еще бы бальное платье одела. Для того, чтобы убедиться в своих мыслях, он осторожно снял одеяло. Нет, бального платья не было - было хоть и облегающее, но довольно строгое трико.

Это она днем от всех прячется, чтобы не приставали. А перед сном хотя бы для себя прихорашивается, - сделал вывод Максим, еще раз охватывая простым человеческим взглядом прелестную фигурку молодой девушки. Но он знал, кто таится там внутри, под этими формами и никакого желания, никакого вожделения не возникало. Только жалость, нежность к этому одинокому измученному человеку и ненависть к пожирающему ее чудовищу. Эти чувства дополнили его решимость и целитель, закрыв глаза, протянул руки. И словно не уходил он из этой комнаты, словно не было целого дня. Вернулось видение черного не то паука, не то осьминога. Только вместо паутины от его щупалец отходило несколько коротеньких ошметков. Один из них немного пророс.