Джо Аберкромби - Герои

Он бросил расколотые дрова на поленницу, присел, чтоб поднять очередную чурку. Рукавом утёр лоб и насупился вдаль, на ту сторону распадка, напевая про себя балладу о Рипнире. Где-то там, за холмами, сражается армия Чёрного Доу. Там, за холмами свершаются славные подвиги, и пишутся завтрашние песни. Он поплевал на ладони, огрубевшие от топора, и бороны, и косы, и мотыги, и даже стиральной доски. Он ненавидел долину и здешних жителей. Ненавидел хутор и свои здешние занятия.

Он создан сражаться, а не рубить дрова.

Он услышал шлепки шагов, увидел согнувшегося брата, тот взбирался гребнем ведущей от дома тропы. Уже вернулся из деревни, и, похоже, бежал весь путь. Топор Ручья поднялся ввысь, в яркое небо и устремился вниз, и ещё один южанин предан гибели. Фестен добрался до вершины тропы и остался стоять, не разгибаясь, с трудом пытаясь отдышаться — трясущиеся руки на ходящих ходуном коленях, круглые щёки отекли и порозовели.

— Что за спешка? — спросил Ручей, нагибаясь за ещё одним брёвнышком.

— Там… там… — Фестен боролся с речью, с одышкой и через силу пытался выпрямится — и всё одновременно. — Там, в деревне, люди! — единым порывом выпалил он.

— И что там за люди?

— Карлы! Карлы Долгорукого!

— Что? — Топор позабыто навис над головою Ручья.

— Айе. И сейчас идёт раздача оружия!

Ручей постоял ещё мгновение, затем отшвырнул топор на горку наколотых дров и зашагал к дому. Зашагал твёрдо и быстро, целиком заваченный песней. Так быстро, что Фестену пришлось семенить трусцой, чтоб не отстать, спрашивая снова и снова — Ты чего делать-то собрался? — И не получая ответа.

Мимо хлева и глазеющих коз, мимо пятерых больших пней, иссечённых и выщербленных годами ежеутренних упражнений Ручья с клинком. В пропахшую дымом домашнюю тьму — сквозь плохо подогнанные ставни свет падал косыми чертами на голый пол и облысевшие меховые шкуры. Под башмаками заскрипела древесина, когда он дошагал до своего сундука, опустился на колени, откинул крышку, с нетерпением отбросил уложенную одежду. Извлёк его одними пальцами, нежно, будто влюблённый. Единственную дорогую ему вещь.

Золото сверкнуло во мраке и он обвил пальцами рукоять, чувствуя совершенство его баланса выдвинул из ножен фут стали. Улыбнулся от пробудившегося при этом звука, того скребущего напева, ввергнувшего в трепет и без того уже звенящие нервы. Как часто он вот так, склонившись, улыбался — шлифуя, затачивая, мечтая об этом дне, и вот он пришёл. Он вогнал меч обратно в ножны, повернулся и… замер.

В дверях, наблюдая, стояла его мать. Чёрной тенью на белом небе.

— Я беру меч моего отца, — отрезал он, потрясая перед ней рукоятью.

— Этим мечом его убили.

— Он мой по праву!

— Да.

— Ты больше не заставишь меня остаться. — Он уложил пару вещей в котомку, что держал наготове. — Ты сама обещала — этим летом!

— Обещала.

— Я уйду, и ты меня не остановишь!

— А я пытаюсь?

— В мои годы Шубал Колесо воевал уже семь лет!

— Большая удача.

— Пора. Уже давно пора!

— Знаю. — Она смотрела, как он снимает лук, ненатянутый и обмотанный несколькими струнами тетивы. — Следующие месяц-два по ночам будет холодно. Лучше возьми с собой мой хороший плащ.

Это застало его врасплох.

— Я… нет, лучше сохрани его у себя.

— Я буду спокойнее, зная, что он с тобой.

Ему не хотелось спорить — не ровён час потеряет самообладание. Весь из себя крутой и смелый предстать перед тысячью тысяч южан, но напуганный одной женщиной, что его родила. Поэтому он сбросил с крючка и набросил на плечи её хороший шерстяной зелёный плащ и со значительным видом пошёл к двери. Словно всё совершенные пустяки, хотя и знал, что это её лучшая вещь.

Снаружи стоял, не вполне понимая, что происходит, издёрганный Фестен. Ручей взъерошил его рыжие волосы:

— Теперь ты здесь мужчина. Порубишь дрова, и я привезу тебе что-нибудь с войны.

— Там не найти ничего, что нам нужно, — произнесла мать, разглядывая его из темноты. Не разгневанно, как в её привычке. Лишь печально. До сего момента он вряд ли осознавал, насколько вырос большим, по сравнению с ней. Её голова едва ли доставала ему до плеча.

— Посмотрим. — Он сделал два шага, спускаясь с крыльца под замшелые свесы крыши, и не сумел удержаться от того, чтобы обернуться. — Ну, бывайте.

— Сейчас, Ручеёк. — Она прильнула к нему и поцеловала в лоб. Мягчайшим из поцелуев, нежным как дождь. Прикоснулась к щеке и улыбнулась. — Сынок.

В горле тугим комком встали слёзы: его расстраивало им сказанное, и радовало, что наконец получилось добиться своего, и злило за все месяцы, что не получалось, и было грустно уходить, и страшно, и восхитительно, и всё сразу. Пожалуй, не удастся отобразить на лице то или иное из чувств — его одновременно тянуло в разные стороны. Он быстро коснулся её руки, и отвернулся, до того, как начал плакать, и зашагал прочь по тропе, и отправился на войну.

Отправился, быть может, тем самым путём, что и отец, подумал он.

Раздача оружия оказалась не совсем тем, чего ждал Ручей.

Моросил дождь, слабоватый чтобы по-настоящему вымок хоть один, но вполне достаточный, чтобы жмурились и ёжились все. Чтобы охладел настрой всего мероприятия. А настрой и вправду был чертовски холодным и мерзким. Тех, кто пришёл вступать, или, скорее, кого заставили прийти, расставили в некие штуки, должно быть изначально бывшие шеренгами, но расплывшиеся в хлюпающие жижей, пихающиеся, бурчащие клубки. Большинство составляли юные пареньки, по разумению Ручья — чересчур юные для такого дела. Должно быть, эти ребята ни разу не видели соседней долины, не говоря уж о битвах. Большинство остальных поседели от старости. Несколько калек с различными увечьями дополняли численность до ровного счёта. С краю толпы стояли, опершись на копья, и сидели в сёдлах несколько карлов Долгорукого, точно так же, как и Ручей, не вдохновлённые пополнением. Так на так, здесь всё было далеко, крайне далеко, от благородного братства по оружию, в которое он надеялся внести свой вклад в качестве героя.

Он покачал головой, стиснув в кулаке у горла материнский плащ, а под ним, в другом кулаке — тёплую рукоять отцовского меча. Он не из этих. Пускай Скарлинг Простоволосый тоже начинал с неказистой толпой бедноты, и сколотил из них армию, разгромившую Союз, вот только Ручей представить себе не мог того, кто решил бы воспеть это сборище никчемушников. Сбоку он приметил новоиспечённый, праздно пялящийся по сторонам отряд. Впереди двое парнишек с одним лишь копьём между ними. Раздача оружия, где на всех не хватило оружия. В песнях о таком услышишь не часто.