Вера Камша - Довод Королей

– А мне надоело. Оба правы, и оба дураки. – Они старательно шутили и говорили о всяких глупостях вроде лльямы или крашеных паладинов, но рано или поздно придется решать, что делать дальше. Ставка на Светозарное не оправдалась, да и сделали они ее не от хорошей жизни. Но об этом потом. Не сегодня. Таррские эльфы вышли из луцианского храма в пахнущую горечью лунную ночь.

– Хорошо-то как, – вздохнул полной грудью Роман, – сейчас я верю, что пробегал по этой взбесившейся радуге от осени до осени. Вы меня по очереди ждали?

– Нет. Лльяма все время у Врат сидела, а мы рядом устроились. Я пришел, потому что тебя услышал.

– Да, конечно, мы же родичи.

– Пойдем?

– Погоди. Мне хочется немного посмотреть на нормальное небо. Тебе, кстати, никаких снов не снилось?

– Однажды я видел Рене и Гиба. Ничего особенного. Они откуда-то возвращались. Наверное, я по ним просто соскучился. А больше ничего.

Он тоже соскучился. Так, как Норгэрель не мог себе даже представить. Что сейчас с Эмзаром, гидалским настоятелем, арцийским королем и его горбатым братом, которого он заставил полюбить жизнь, какой бы горькой и жестокой она ни была? Выдержал ли его «приемыш» предательство или сломался? Должен выдержать, Роман следил за ним девять лет и мог поклясться, что младший сын Шарля Тагэре – настоящий Аррой, а Аррои всегда были сильными. Клэр обещал помогать брату Эдмона, да и Рене признал юношу. Они сделают все, что смогут, но свою жизнь человек должен прожить сам...

Человек? А сам-то он кто? Эльф? Дитя Звезд? Но почему он так привязан к Тарре, почему его бесит исполненная Света Луциана, в которой все правильно и красиво? Он принес сюда тревогу и боль, поссорил Аддари с Эльрагиллом, подбил Норгэреля на преступление против Света, освободил создание Тьмы... Ильгэйбэ была права, он для них чужой и, вполне вероятно, и впрямь отмеченный Тьмой. Потому что для него главное не Свет, а Тарра, потому что ему не нужны чужие Боги и чужие миры, потому что люди и гоблины для него не низшие существа, которых нужно уничтожать, презирать или в лучшем случае пасти.

Что-то громко завозилось рядом, и Рамиэрль вовремя убрал ногу, к которой намеревалась привалиться лльяма. Создание тянулось к нему, изо всех сил выказывая то, что иначе чем сочувствием назвать было нельзя. Но как оно смогло его понять?

– Норгэрель, тебе не кажется, что оно умеет думать?

– Лльяма? Не знаю, но тебя она ждала, в этом я не сомневаюсь. До нас ей дела нет, а к тебе она привязалась.

Можно подумать, он не видит. Этого ему только не хватало. И за что она его возлюбила? Потому, что он ее освободил, или потому, что в нем и впрямь есть Тьма, и тварь из Бездны сочла его своим хозяином? И куда, во имя Звездного Лебедя, ее девать?!

2891 год от В.И.

12-й день месяца Сирены.

Эр-Атэв. Эр-Иссар

Хвала Баадуку, все имеющее начало имеет и конец. Али-ар-Амир-ар-Каркс-ар-Эреб-гар-Майхуб с трудом скрывал радость, глядя, как приближается берег. Уже были видны высокие темные кипарисы, ослепительно белые стены, синие купола... Меч Атэва был доволен: он выполнил поручения Повелителя. И Садан, и письмо в достойных руках. Молодой Эссандр-ар-Шарлах достоин был родиться в городе городов и носить синие сапоги. Судьба его подобна раскаленному клинку, но он удержит ее в руках. Эссандр смел, но скромен, умен, но добр, Всеотец наградил его большим сердцем и твердой рукой. Жаль, что на хансиров не снизошел свет Баадука, и в седло повелителя садится старший, даже если он подобен мулу. Хотя дей Шарлах и его второй сын были убиты, когда даже лучший из табунщиков не сказал бы про больного жеребенка, что тот однажды обгонит ветер.

Говорят, в юности дей Филипх казался выкованным из армского булата, и только шестихвостый садан знал, что пройдет десять весен, и все рассыплется в прах. Если мудрый Абуна правильно прочитал волю Мудрейшего, то караван Арции входит в ущелье беды, и лучше сменить караванщика перед шарком, но не во время его.

Али не обольщался: северный дей не восстанет против брата, как никогда не восстал бы он сам. Но эта верность может стать причиной девять раз по девяти бед, ибо дей Филипх не оседлает коня судьбы, как не оседлал ветроногого Садана. Вспомнив о том, как жеребец признал своим хозяином Эссандра, Али почувствовал странную гордость, словно бы он сам, а не конь коней избрал сероглазого воина. Кто знает, что вытащит из мешка возможностей рука звезд, но, если конь Али пойдет рядом с Саданом, Меч Атэва будет рад.

Корабль наконец вошел в гавань, и брат Усмана узнал стоящего на берегу Баиндура.

Приветствуя сходящего на берег Али, каддар поочередно прижал руки к вискам, углам рта и сердцу.

– Да будет твой путь во дворец Повелителя усыпан лепестками роз. Калиф Наджед, да продлятся его солнечные дни до бесконечности, с нетерпением ожидает твоего рассказа о земле хансиров.

Если бы под ногами полководца разверзлась зловонная трясина, населенная черными змеями, и то бы его сердца не охватил подобный ужас. Но окаймленное шелковистой короткой бородой узкое лицо осталось невозмутимым.

– Да продлятся блистательные дни царственного сына моего великого брата до бесконечности. Я с радостью поведаю Повелителю все об увиденном мной в землях хансиров.

– Калиф в великой щедрости своей и в память о победах, одержанных Мечом Атэва, назвал тебя булат-каддаром[132] и желает говорить с тобой о походе в желтые земли.

– Желтые земли полны золота и презренных скорпионов, но, если Повелитель прикажет, кони Непобедимых дойдут до Сартахены[133].

– Мудр и справедлив Повелитель Наджед.

– И великим будет его царствование.

Али не спросил о том, как умер Усман, хотя в том, что умер, сомнений не было. Не произнес он и имени Яфе, моля Баадука, чтобы младший племянник сумел бежать из змеиного гнезда, по недомыслию именуемого городом городов. Спрашивать Баиндура – значит вить аркан для собственной шеи. Полководец молчал, но судьбе было угодно ответить хотя бы на один из незаданных вопросов.

Проезжая площадь Следа Подковы Коня Баадука, Али увидел немало мертвых голов, среди которых была и голова звездочета Абуны. Проследив за взглядом спутника, Баиндур пояснил:

– Сын крысы, возомнивший себя мудрецом, счел уместным вмешаться в волю Баадука, определившую смерть подобному зайцу Яфе. С помощью мерзкой волшбы чернокнижник Абуна узнал о смерти калифа калифов от укуса змеи и о том, что великий Усман назвал своим преемником старшего из сыновей, подобного льву Наджеда. Недостойный предупредил Яфе, по доброте отца не утопленного во младенчестве, и тот трусливо бежал, убив пятерых воинов и ранив четырнадцать. За голову презренного обещано семь раз по семь кошелей золота, но следы трусливого ведут в пустыню. Баадук велик, он пошлет бежавшему смерть, достойную бешеной собаки.