Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

С соседнего дерева — метрах в двух от них, там, где, по ее прикидкам, должен был прятаться поваренок — раздался какой-то шум, звуки ударов, похожие на пинки, и шмяк маленького щуплого тела, падающего сверху на другое тело, большое и вооруженное.

— АЙ!!!..

— Саёк!!!..

Серафима сиганула, очертя голову, вниз, не успев приземлиться, кромсая ножом направо и налево, но она знала, что чтобы избавиться от умруна, его нужно было пропустить через мясорубку.

А тут их было пятнадцать.

Пятнадцать — не тридцать, но и с таким количеством практически неуязвимого противника предприятие ее с самого начала носило печать поражения, и она, в общем-то, не удивилась, когда трое здоровенных угрюмых гвардейцев повалили ее на землю и скрутили за спиной руки.

Рядом уже лежал Саёк.

Только Находки не хватает, криво усмехнулась Серафима, и не успела поднять глаза к месту ее укрытия — она тут как тут.

Свалилась сверху на них, визжит, кричит, царапается…

Через несколько секунд умруны бросили ее рядом.

Ну, теперь все в сборе.

Что у нас в программе дальше?

Воссоединение с другой бедой? Прямая дорога к Костею?

Пусть они и не рассчитывают, что я вернусь туда когда-нибудь!

Им придется меня убить, чтобы привезти туда.

Но, к немалому недоумению царевны, никто и не собирался ее никуда возвращать, везти, тащить, или совершать какие-либо иные действия, направленные на перемещение во времени и в пространстве, если на то пошло. Умруны просто стояли и молчали, глядя в никуда.

И чего стоим, кого ждем?

— Первый, — вывернув шею, чтобы опавшая листва не лезла в рот, строго обратилась она к гвардейцам.

Один из них — тот, который ближе — повернул голову в ее сторону.

— Слушаю, матушка.

Если бы царевна уже не лежала, она, скорее всего, упала бы.

— Ч-ч-ч… Ч-ч-ч…Кто?.. Как?.. Как ты сказал?..

— Слушаю, матушка, — послушно повторил умрун.

— Матушка?! Почему — матушка? — непонимающе заморгала Серафима, стараясь быстро сообразить, где тут скрыт подвох и что это все для них значит.

— Последний приказ сержанта Юркого был: "хватайте прислугу и царицу, мать вашу", — бесстрастно объяснил гвардеец. — Значит, вы — наша матушка. Командир не может обманывать.

Остальные умруны согласно закивали:

— Вы — наша мать.

Серафима медленно обвела глазами все полтора десятка суровых лиц, и мысленно сделала поправку: "Мать-героиня. Ваша."

И тут ей пришла в голову кое-какая идея, проверить на практике которую очень даже стоило.

— Значит, я — ваша мать? — ласково улыбаясь, уточнила она[82].

— Так точно, матушка.

— Тогда развяжите меня немедленно, деточки, — голосом царевны можно было украшать торты и добавлять детям в какао.

— Никак нет, матушка, — смущенно покачали головами гвардейцы Костея.

Ах, чтоб вас, дуботолы!..

— Но почему, карапузики? — вопросила царевна таким же елейным голоском, каким, наверное, коза из сказки пела: "ваша мать пришла, молочка принесла".

— Приказ командира отменить не может никто. Даже родная матушка, — с сожалением, но твердо отчеканил Первый и опять бесстрастно уставился перед собой.

Ах, так… ах, так… Ах, вот вы как…

Ну, тогда я… Тогда я… Я тогда…

А чего я тогда?

А если…

Сердце царевны, снова почуявшей путь к спасению, радостно пропустило удар и заскакало, как кузнечик на допинге.

— Где ваш сержант? — не терпящим пререкания тоном задала она вопрос Первому.

— Сержант Юркий пропал в этом лесу, — бесцветно отозвался умрун.

— А где штандарт-полковник Атас?

— Штандарт-полковник Атас пропал в этом лесу, — повторилась печальная история.

— Кто сейчас вами командует?

— Командиров сейчас нет. Все пропали в этом лесу.

— Вы знаете, кто я? — если бы у нее не были связаны руки, она бы их уперла в бока, и, скорее всего, это выглядело бы значительно эффектнее, но в ее положении выбирать не приходилось, и поэтому она просто нахмурилась и скроила страшную мину.

— Так точно. Наша матушка.

— А еще?

— Невеста царя Костея.

— Царь Костей может отдавать вам приказы?

— Так точно.

— Сейчас его здесь нет. Но здесь я — его невеста. И поэтому командование бедой я принимаю на себя! Ма-а-а-алчать!!! Равняйсь! Смиррр-на! Равнение на меня!

Все пятнадцать гвардейцев наклонились и уставились на Серафиму.

Наверное, потому, что это была единственная форма равнения, возможная в ее лежачем положении.

По крайней мере, она на это надеялась.

"Спокойно", — сказала себе она и голосом, человека, не знающего слова "нет", продолжила:

— Первый — развязать вашего командира! Второй — развязать мальчика! Третий — развязать девушку! ВЫ-ПОЛ-НЯТЬ!!!

Если бы лица умрунов могли складываться в выражения, Серафима поклялась бы, что единственное чувство, посетившее все пятнадцать угрюмых физиономий чтобы навеки там поселиться — облегчение.

Теперь все будет хорошо.

Теперь у них есть командир.

Мощные лапы бережно поставили на ноги царевну и отряхнули ей платье.

— Наша жизнь — твоя жизнь, — пятнадцать кулаков в бронированных перчатках ударились одновременно в черные кожаные нагрудники.

— Спасибо, у меня своя есть, — кивнула царевна и окинула быстрым взглядом свой двор. — Все в порядке?

— Д-да, — кивнул поваренок.

Находка, из опасения откусить выбивающими морзянку зубами язык, просто закивала головой в такт дроби.

— Чего тебе на дереве-то не сиделось, а? — теперь, когда Серафима убедилась, что всем действительно хорошо, в первую очередь включая умрунов, можно было и провести душеспасительную беседу кое с кем. — Или олени по деревьям не лазают?

— Я сидел!.. Честно!.. Я держался!.. А все вокруг шевелилось — листья, ветки, яблоки… Жуть-то какая страхолюдная! Аж волосы по голове пешком ходили!.. А потом вдруг кто-то меня ка-а-ак пнет! И еще! И еще! И со всех сторон!.. Я от стра… от неожиданности, то есть… руки-то и разжал…

— П-пнет? — не в силах успокоиться так сразу, Находка все же рискнула выговорить односложное слово. — П-пнет?

— Пнет, пнет! Чего ты на меня так смотришь? Правду я говорю, чтоб мне обратно в замок вернуться! — чуть не плача, протянул к царевне руки Саёк. — Вон, ажно синяки зреют!.. И под глазом!.. Но я держался! А потом прямо в ухо ка-а-ак засандалит!.. У меня тут в голове все и зазвене… ло…

И тут он с ужасом осознал, что настоящие герои должны говорить совсем не так!

Он торопливо приосанился, выпятил гордо вперед прикушенную нижнюю губу и небрежно стал бросать короткие, рубленые фразы, сопровождая их такими же короткими, как выпады, взмахами руки: