Анна Оуэн - Стальное зеркало

— Вы можете получить достойное приданое и остаться в свите госпожи герцогини. И наслаждаться любовью. Я даже готов взять на себя труд объяснить и вашему отцу, и вашему герцогу, что это совершенно необходимо. Или все-таки отправитесь со мной в Марсель? Решайте, Марио.

— Ваша Светлость… а разве вы остаетесь дома?

Госпожа герцогиня осторожно вставляет между страниц расшитую закладку, закрывает книгу. Ладони неподвижно лежат поверх черной кожаной обложки. Очень белые руки, очень красивые — и очень выразительные, хоть и застыли, как на горельефе. Ее Светлости смешно — котенок пытается приравнять свое увлечение к законному браку. Не понимает он — не хочет понимать, — одного: женщина входит в дом супруга, и может послать по всем семи ветрам любые просьбы и приказы родни, вредящие ее мужу. А вот Орсини и его приятель — в совсем ином положении.

— Марио, после марсельской кампании мы вернемся в Орлеан недели на три-четыре, а затем покинем его на долгий срок. Вероятно, на несколько лет. Вы знаете почему, зачем. Так что вам все равно придется делать что-то с вашим чувством, — терпеливо объясняет Чезаре, потом перестает улыбаться. — А что касается выбора — считайте это наказанием. Я вправе вас наказать, и я вас накажу, так что поберегите красноречие. За глупости сродни вашей убивают. Собственно, я уже был предельно близок к подобному приказу. И подумайте еще вот о чем. Вы не только заставили меня и прочих думать, что являетесь предателем. Вы еще и сделали все, чтобы стать… вдовой. Потому что ваш избранник даже не писарь в альбийском посольстве, хотя и писарю подобное наверняка будет стоить жизни. Вы знаете, кто он? На самом деле — кто?

— Младший секретарь, один из трех, — кажется, мальчик начинает что-то понимать. — Большая должность в его возрасте, но в его семье это традиционная карьера. Это все, что я знаю. Мы никогда не говорили о делах. Ни о его, ни о моих.

— Хоть что-то вы сделали правильно.

— А кто он на самом деле?

— Человек государственного секретаря Альбы.

— Его шпион в Аурелии, — впервые вмешивается в беседу Мигель, подозревая, что Марио может и не захотеть понять формулировку.

— Но он не…

— Вполне возможно, что с вами он был честен. Но со своими ему это вряд ли поможет. Мы, хоть вы об этом и не подумали, получаем сведения из посольства Альбы. Как он сможет доказать господину Трогмортону, что он «не»?

— Я сделал все, что мог, — вставляет Мигель. — Показался, нашумел и официально пригласил его на нашу территорию. Не знаю, поможет ли.

— С карьерой и службой он может проститься, но, может быть, останется жив. Я напишу Трогмортону, что иной исход нежелателен, — кивает герцог. Марио переводит взгляд с одного на другого. — Так что вам пришлось бы решать, даже не желай я получить с вас за нарушенные обязательства и потерянное время. Потому что если вы будете находиться при мне, кто-то рано или поздно пожелает воспользоваться вашей связью. И это в любом случае плохо закончится.

— Так что же мне делать? — далеко не сразу спрашивает красно-белое чудовище.

— Выбрать, Марио, — очень ласково говорит госпожа Шарлотта. — Самому, чтобы никого потом не винить, если выбор окажется неудачным. Или частная жизнь в Орлеане — и вам не будет плохо в моей свите, я вам обещаю. Или прощание, отъезд и война. Милорд супруг, вы ведь не будете жестоки к человеку, пожертвовавшему чувством, верно?

Герцог кивает. Орсини молчит. Потом поднимает голову. Его старшему родичу Джанджордано не повзрослеть до этих лет, хоть он во что влюбись.

— Если на то будет воля Вашей Светлости, я предпочел бы сопровождать Вашу Светлость на юг.

— Я рад. — Чезаре резко кивает, потом поднимает руку, не давая Марио сказать больше ни слова. — На сегодня вы свободны.

Юноша вылетает если не стрелой из лука, так уж камушком из рогатки — на булыжник для пращи он не похож, маловат будет. Прикрывает дверь, слышны быстрые шаги. Мигель считает их про себя — и на двенадцатом не выдерживает, хохочет. Впрочем, первым начинает не он. Чего в этом смехе больше — веселья или облегчения, он не поручится даже за себя.

— Что вы собираетесь докладывать в столицу? — Уайтни старается говорить спокойно и даже голос умудряется держать. И губы не дрожат — только вокруг рта белое кольцо. И такие же пятна под глазами и у крыльев носа. Даже не боится, не до того ему. Тошно слишком. Жизнь закончилась — и не так важно, сколько еще протянет тело, как то, что кто-то посторонний будет копаться во всем этом, трогать руками, пробовать на зуб…

Ангел, так сказать. Начисто забыл, где служит.

Сэр Николас смотрит на молодого человека из глубины кресла и сейчас не нужно быть физиономистом, чтобы прочесть на его лице жалость пополам с недоумением — ну вот как можно было настолько потерять себя?

— В столицу, — цедит он, — пойдет следующее. Что вам надоел полный туман вокруг посольства и вы решили попробовать завести там прямой источник. На свой страх и риск. По классической схеме. И, как оно часто бывает, выбрали неподходящий объект и наломали дров, так что нам пришлось вытаскивать вас за шкирку из чудом не состоявшегося грандиозного скандала. В докладе также будет присутствовать мое весьма резкое мнение о подобной самодеятельности. И не менее резкое мнение о мере вашей готовности к самостоятельной работе.

Если, думает Кит, это бледное безмозглое сейчас попробует сказать еще что-нибудь о чистых и возвышенных чувствах, я его все-таки зарежу. И даже кресло Никки при том не испорчу. Но Уайтни все-таки не настолько глуп.

— И что я для этого должен буду сделать? — Это он не торгуется, это он иронизирует…

Нет, и правда не настолько глуп: еще дурнее. Лучше бы на самом деле сказал что-нибудь про недопустимость использования высокого чувства для сохранения такой низменной материи как собственная плоть. Надо, пожалуй, как-то извиниться перед Папиным сыном. Очень нехорошо с нашей стороны выпускать таких в город без шутовского колпака.

— Вы дурак, — констатирует сэр Николас. — Не влюбленный идиот, а банальный дурак. Это как раз для того, чтобы вам никогда не пришлось ничего по данному поводу делать. Вы проявили излишнюю инициативу, зарвались, едва не попали в историю, вас вытащили и сдали вашему начальству, которое, естественно, отвесит вам соответствующую оплеуху. Чувствительную, но не смертельную — такие ошибки совершает даже не каждый второй, а каждый первый из тех, кто чего-то стоит. И вас никто не сможет шантажировать. Ни мы с сэром Кристофером — поскольку мы уже подписались под иной версией, ни господа с Королевской улицы. Кстати, в этой интерпретации угрожать вам жизнью вашей… подружки тоже не имеет смысла. Какое вам дело до несостоявшегося источника…